- Стало быть, жив-здоров? Руки, ноги на местах, как и полагается? А похудел! - Куманьков сдернул очки, почесал ими нос. - Молодец! - заявил он одобрительно. - Уважаю.
- Что "молодец"? - не понял Алексей.
- Молодец, стало быть, молодец! Я уж знаю, коли говорю.
- Я переодеться пришел, товарищ помстаршина.
- Ничего, ничего. То-то. Я, брат, в курсе. - Куманьков вздохнул понимающе. - Тоже, помню, в германскую в разведку полз. Река, темень. А тут пулемет чешет по берегу. Пули свистят. На берегу пулемет, значит. А я за "языком", стало быть... Приказ. Подползаю ближе, бомбу зажал. Ракета пш-ш! Пес ее съешь! И щелк! В бедро. Кровища сразу и прочее... Ползу. Застонал. Вдруг слышу: "Шпрехен, шпрехен..." И один выпрыгнул из окопа - и на меня прямо, стало быть. Нагнулся. Морда - что твои ворота. Харя, стало быть. Не понимает, откудова я здесь. Не кинешь же в него бомбу - себя порушишь. Что делать? Снял с себя каску и острием, стало быть, его по морде, по морде его! Оглушил, как зайца. Схватил бомбу - и в окоп ее. Да, приказ для солдата - не кашу уписывать! Тоже знаю... Как же... Не впервой!
Помстаршина снова длинно вздохнул, глубокомысленно собрал морщины на лбу, но Алексей не выдержал - заулыбался.
- В чем дело? Почему улыбание без причины? - спросил Куманьков.
- Да вы же говорили, Тихон Сидорович, что в санитарах служили.
- Это когда я говорил? - насторожился Куманьков. - Такого разговору не было. Разговору такого никогда не было. Выдумываешь, товарищ курсант, хоть ты и герой дня.
- Говорили как-то.
- Мало ли что говорил! Это дело, брат, тонкое! Стало быть, переодеться? Так понимаю или нет?
Помстаршина надел очки, приценивающе озирая Алексея поверх стекол, с суровыми интонациями в голосе спросил:
- Новое обмундирование, стало быть, не получал? Э! Стоп! Что это? Кровь, что ли? - Он недоверчиво привстал. - Ну-ка, ну, подойди. А? Что молчишь?
- Нужно сменить.
- Какой разговор! Размер сорок восемь? Я всегда навстречу иду, размягченно заверил Куманьков и что-то отметил в своей тетради скрипучим пером. - М-да! Уважаю, потому - геройство. Это авторитетно заявляю. Уважаю. Обязательно. Поди-ка распишись, - приказал он и насупился.
Тщательно проследив, как Алексей расписался, он вслух прочитал фамилию, аккуратно промокнул подпись и, покряхтывая, по-видимому от собственной щедрости, направился к шкафу с обмундированием.
После короткого выбора, в течение которого Куманьков, переживая свою щедрость, безмолвствовал, Алексей переоделся. Он был тронут этой нежданной щедростью зажимистого Куманькова. Обычно тот с беспощадностью хозяйственника отчитывал, пополам с назидательными воспоминаниями о "германской", за каждую порванную портянку. Эти назидательные рассказы Куманькова умиляли всю батарею, ибо были похожи один на другой по героическому своему звучанию. В пылу воспитательного восторга он применял частенько не совсем деликатные слова и всегда заключал свои рассказы стереотипным педагогическим восклицанием: "Вот так-то! В германскую. А ты обмотку, стало быть, носить, как следовает по уставу, не можешь!" Однажды Полукаров, наслушавшись Куманькова, добродушно заметил: "Чтобы быть бывалым человеком, не всегда, оказывается, надо понюхать пороху".
- Спасибо, Тихон Сидорович, - поблагодарил Алексей, одергивая гимнастерку. - Как раз...
- Носи на здоровье. Погоди, погоди... Как же это так, а? - сказал Куманьков. - Это что же, старая рана открылась? Эхе-хе... Это чем же, миной или снарядом?
- Пулеметной пулей от "тигра", Тихон Сидорович.
- Понимаю, понимаю. Из танка, стало быть. Ну иди, иди. Не хворай. Да захаживай, ежели что...
Уже отойдя на несколько шагов от каптерки, Алексей услышал за спиной знакомый командный голос: "Дневальный, ко мне!" - и, изумленный, оглянувшись, сразу же увидел Брянцева. Он шел по коридору, позвякивая шпорами, в щегольской суконной гимнастерке - такие в училище носили только офицеры; узкие хромовые сапоги зеркально блестели; новенькая артиллерийская фуражка с козырьком слегка надвинута на черные брови. Озабоченный докладом подошедшего дневального из соседнего взвода, он не заметил Алексея, и тогда тот позвал:
- Борис!
- Алешка? Ты? Да неужели?.. - воскликнул Борис и, не договорив с дневальным, со всех ног бросился к нему, стиснул его в крепком объятии. Вернулся?..
- Вернулся!
- Совсем?
- Совсем.
- Слушай, думаю, меня извинишь, что в госпиталь не зашел. Замотался. Поверь - работы по горло!
- Ладно, ерунда.
- Ты куда сейчас?
- В учебный корпус. А ты?
- Я со взводом: опаздывает на артиллерию. Распорядиться надо! Дела старшинские, понимаешь ли...
Лицо его было довольным, веселым, ослепительной белизны подворотничок заметно оттенял загорелую шею, и в глаза бросились новые погоны его: две белые полоски буквой Т.
- Поздравляю с назначением!
- Ерунда! - Борис засмеялся. - Давай лучше покурим ради такой встречи. У меня, кстати... - И он извлек пачку дорогих папирос, небрежным щелчком раскрыл ее.
- Это да! - произнес Алексей.
- Положение обязывает. Хозяйственники снабжают, - шутливо пояснил Борис, закуривая возле открытого окна. - Знаешь, зайдем на минуту на плац - и вместе в учебный корпус. Идет? Да дневальным тут надо взбучку дать грязь. Не смотрят! У нас ведь как раз экзамены. В жаркое время ты вернулся. А вообще - много изменений. Во-первых, после тебя помкомвзводом назначили Дроздова и сняли через месяц.
- Почему сняли?
- А! За панибратство! - Борис усмехнулся. - Тут майор Градусов и взял "за зебры". Зашел на самоподготовку, а там черт знает! Луц спит мирным образом, Полукаров, задыхаясь, Дюма читает, самого Дроздова нет - в курилке торчит, и помвзвода в курилке. Зимин да Грачевский с двумя курсантами толпу изображают. Градусов сразу: "Список взвода!" Вызвал к себе Дроздова, приказ по батарее - снять! Червецову влетело жесточайшим образом.
- А как Дроздов?
- Назначили Грачевского.
- Ну вообще-то Грачевский - ничего парень?