- Достаточно! - Градусов похлопал указкой по ладони. - Вы свободны.
Как только Алексей положил на стол билет и вышел из класса, Градусов в раздумье наклонился к капитану Мельниченко, проговорил:
- Похоже, с характером? А? Орешек, как вижу. Непрост...
- Да, - ответил Мельниченко.
Отлично чувствовать себя свободным после трудного экзамена, когда кажется: сотню километров шел с грузом на плечах, тропа круто поднималась в гору, но все же ты взобрался на вершину, и там открылся светоносный, вольный простор; груз сброшен, впереди несколько часов счастливого, без забот времени! Тогда особенно хочется, фыркая, смеясь от удовольствия, постоять минут десять под прохладным душем, с чувством беспечной облегченности сыграть в волейбол или же независимо потолкаться в шумной курилке среди еще не сдавших экзамена.
Да, артиллерия сдана, и все оказалось не таким сложным, как могло быть, и вообще - жизнь, лето и солнце прекрасны, девушки красивы, майор Красноселов снисходительно-мягок, Градусов полон отеческой доброты. Поэтому Гребнин, шагая по коридору, попробовал сначала запеть, потом захотелось разбежаться и подпрыгнуть, качнуть люстру, чтобы тоненькие сосульки хрустально зазвенели: "Четыре, четыре".
Возле каптерки он встретил официантку из курсантской столовой, молоденькую, статную Марусю - она, дробно перестукивая каблуками, несла поднос, накрытый салфеткой. Гребнин догнал ее и пропел:
- В этом доме, Маруся, в этом доме, Маруся...
- Видать, Сашенька, сдал, ежели песенки запел?
- Кто сказал, что нет? - Он очень деликатно попытался обнять ее за плечи. - Марусенок, в воскресенье беру увольнительную и в восемь ноль-ноль, как всегда!
- Еще не раздумал, офицер, с подавальщицей на танцы ходить? - спросила Маруся дерзко. - Или одни слова?
- Чтобы мне вверх ногами перевернуться, Марусечка! Слово разведчика закон!
И он гибко встал на руки, пошел по коридору вверх ногами, рассыпая за собой содержимое карманов.
- И-и, офицер! На голове ходит! - прыснула Маруся. - Карманы-то держи!
В кубрике никого не было. Дневальный, облокотись на тумбочку, с грустным выражением читал устав.
- Дневальный! - заорал Гребнин. - Почему никого в подразделении? Что за беспорядок? Где люди?
- Слушай, Саша, - скучно пробормотал дневальный, - в вашем взводе есть Дроздов?
- Экая, брат, необразованность.
- Слушай, не в службу, а в дружбу. Найди его и скажи: звонили из штаба училища. Приказано зайти в шестнадцать ноль-ноль к помдежу. Немедленно!
5
В это время в спортивном зале, за учебным корпусом, туго стучали боксерские перчатки. В конце месяца ожидалось первое соревнование на гарнизонное первенство, и пары тренировались даже в перерывах между экзаменами.
Когда утомленный всем этим утром Алексей вошел в спортивный зал, под шведской лестницей сидел Борис, уже без гимнастерки, с оживленным лицом; узкие его глаза светились весело.
- Алеша, поздравляю с пятеркой! Говорят, ты устроил фейерверк? Верно это?
- Фейерверка не было, - сказал Алексей. - По крайней мере, я не заметил.
- Не скромничай же, - Борис встал, с несколько капризной гримасой положил руку ему на плечо. - Молодец - и все. Ведь я тебя люблю, Алешка!
- И я тебя, - полушутливо сказал Алексей, - и сам не знаю за что. Ты с Толькой сегодня?
- С ним. Серьезный противник. Ты посмотри на него - Джо Луис, а?
В спортивном зале сейчас собирались курсанты из всех батарей, стоял шум; перчатки глухо, плотно ударяли в грушу; в стороне от ринга Луц в майке, в широких трусах прыгал через веревочку - тренировал ноги; возле вешалки раздевался Витя Зимин; сняв гимнастерку, стыдливо шевелил голыми плечами, а поодаль Дроздов, подаваясь вперед, наносил удары по груше, мускулы упруго играли на его спине. Борис, не без ревнивого интереса наблюдая за ним, сказал утвердительно:
- Да, у Тольки великолепный прямой, видишь?
Перестав прыгать через веревочку, Луц, отдуваясь, показал на свои бицепсы, прокричал на весь зал Борису:
- Побоксируем, чемпион? Получишь нокаут!
- У тебя слишком узкая грудная клетка, - добродушно ответил Борис. - Я не убийца слабосильных, Миша.
В эту минуту подошел высокий рыжий спортсмен, батарейный тренер, с секундомером в руках, придирчиво оглядел Бориса с ног до головы, спросил:
- Как настроение?
- Как всегда, маэстро! - охотно ответил Борис и задвигался, разминая ноги. - Я готов.
- На ринг!..
- Веселое дело, - войдя в зал, сказал Гребнин и втиснулся в толпу курсантов, тесно обступивших ринг, пытаясь через головы увидеть боксирующих.
Дроздов уходил в защиту. Несведущему в боксе Гребнину показалось, что Борис избивает его, мощно и уверенно наступая, слегка нагнув голову, собрав корпус, мускулы бугрились при быстром движении его рук. И в его смуглом, разгоряченном лице, в жесткой прядке волос, взлетавшей при каждом ударе, было что-то упорно беспощадное. Дроздов, уходя в защиту, короткими ударами отбивал этот натиск, видимо стараясь не вступать в близкий бой, но Борис, наверно, терял нужные ему минуты и, вдруг сделав боковое движение и мгновенно разогнув руку, справа нанес неумолимо резкий удар, голова Дроздова откинулась.
- Братцы, это ж избиение! - закричал Гребнин. - Куда смотрит судья?..
А Дроздов упал спиной на канаты, прикрыв грудь перчатками, потом опустился на одно колено, обмяк, лег на бок, щекой к полу; Борис стоял перед ним, тяжело дыша.
- Раз, два, три, четыре... - отсчитывал рыжий судья, отмахивая рукой, глядя на Дроздова остри и ждуще, - пять...
- Дроздо-ов! Толя-а! - заревел кто-то диким голосом. - Встать! Встать!
- Семь... - отсчитал судья.
- Дроздо-ов! О-ох!.. - прокатилось по залу, и раздались громкие хлопки.
Было удивительно, что на восьмом счете Дроздов медленно поднялся, левой перчаткой откинул волосы с виска и сделал два шага вперед, взглянув на Бориса упрямо и серьезно. Тот, со всхлипом переводя дыхание, ждал, покачиваясь от нетерпения. Он никак не мог отдышаться. Он старался улыбнуться, выказывая каучуковую накладку на зубах.