— Не в кулаках сила, сынку. У кого золото, деньги, тот и пан. За них и душу купить можно.
— А откуда деньги берутся?
— Кажуть, из царской казны. Но до нее не добраться. Богатеи окружили ее да войско с жандармами взяли в помощники. Себе берут золотые рубли, а нам достаются медные пятаки. На них не разгуляешься… Ото учись, Архип. Багатеям разумные нужны. Ты у Чабаненко кирпичи считаешь — и он кормит тебя, и платит за это, И не треба тебе никаких волов, ни брички, ни корму. По белу свету мотаться не надобно.
Монотонный печальный голос дяди Гарася вызвал у мальчишки чувство жалости, он хмуро смотрел на него и думал: «Как вырасту — стану помогать бедным…
И черному дыму не дам убивать цветы, деревья, траву. В землю тоже лезть незачем, без каменного уголья можно жить».
В середине лета отделочные работы в новом храме подошли к концу. Как всегда, по субботам на кухне появлялся староста Бибелли. Если заставал в ней Чабаненко, то расспрашивал, как подвигается дело. Тот отвечал односложно, недружелюбно, однако назойливого гостя ничто не смущало.
Сегодня Бибелли пришел в полдень. Архип, склонившись над конторской книгой, подсчитывал количество кирпичей, израсходованных на постройку часовни. Услыхав скрип дверей, он поднял голову. Староста, несмотря на жару, был в неизменных яловых сапогах, в синей с белым горошком сорочке и в засаленном черном жилете. Обрюзгшее лицо лоснилось от пота. Проведя рукой по жидкой бороденке пепельного цвета, Бибелли спросил елейным голосом:
— Чем наш отрок занят?
— Ничем, — насупившись, проговорил Архип.
— Но, но, — повысил тон староста. — А где хозяин?
— Не знаю…
Бибелли, как спутанная лошадь, переступил с ноги на ногу и вдруг широко со стоном зевнул.
— Ладно, я его тут подожду.
Уселся за стол и положил на него руки. Через маленькие щелки век уставился бесцветными глазами на Архипа. Минуты через две–три в полудреме стал ронять на грудь отяжелевшую голову, а потом, окончательно сморенный зноем, лег щекою на волосатую левую руку, задышал глубоко и со свистом.
Архип оторвался от записей. Посмотрел внимательно на спящего Бибелли и криво улыбнулся. Раскрыл на середине конторскую книгу и стал торопливо набрасывать рисунок. Когда закончил, то недовольно сморщился. С листа на него смотрело уродливое лицо. Один глаз выше другого, борода куцая, волосы на голове стоят торчком.
Нет, ничего не получилось! Начал пальцем стирать карандаш и окончательно размазал рисунок. В это время сонный Бибелли вытянул жирную руку вперед и коснулся солонки. Голова с руки сползла на стол, бороденка подвернулась.
Архип быстро перевернул страницу конторской книги. В его черных глазах вспыхнули озорные огоньки. Охватило непривычное до этого волнение и предчувствие удачи. Он стал рисовать снова.
Казалось, рукой подростка водит уверенно и умело кто‑то невидимый, помогает ему передать самое существенное в облике Бибелли. Прилизанные волосы на голове, огромное ухо, подвернутая борода и тонкие губы. Крючковатые пальцы, обросшие щетиной, цепко обхватили деревянную солонку… Архип вспомнил, как со старшей сестрой Екатериной ходил в церковь. Видел там большущие кружки, куда прихожане бросали деньги. Дьяк волосатой рукой обхватывал доверху наполненную кружку, куда‑то уносил ее и возвращался с пустой.
Архип «наполнил» по самые края солонку медными пятаками, старательно вывел под рисунком слово «Бибелли» и, оставив книгу раскрытой, на цыпочках вышел из кухни.
Извилистой тропкой спустился к навесам, где делали кирпич. Но не успел подойти к ним, как его окликнули. Знакомый мужик показал в сторону храма. Архип повернулся и увидел на горе Чабаненко. Тот махал рукой и что‑то кричал. Подросток поспешил к нему.
— Звали? — спросил он, часто дыша.
— Идем со мной!
В маленькой кухоньке вдоль длинного стола ходил разъяренный Бибелли. Волосатые руки держал за спиной, а узенькие глазки то и дело скашивал на раскрытую книгу. Увидев появившегося в дверях Архипа, староста остановился, накрыл пухлой ладонью рисунок и гневно выдавил из себя:
— Стервец! Оскорбил слугу божьего!
— Погоди, — вмешался Чабаненко, — Не шуми. Ведь похоже изобразил. В шутку, понятно, — и, не договорив, улыбнулся.
— Ты еще в защиту нечестивца встаешь? Он хулу возвел!
— Не ерепенься, Бибелли, — уже сердито сказал подрядчик. — Какая хула? Твой истинный портрет.
— Я — божий слуга! При храме состою! — не успокаивался староста. — Буду жаловаться архиепископу! Держишь срамоту у себя. Забыл, как приютил беглых? Скажи спасибо мне — а то вместе с ними заковали бы. А мирские песни в строящемся храме кто играл на скрипке? Опять же он — Архип. А ты защищал его! И снова сторону нечестивца берешь!