Выбрать главу

ГЛАВА ПЯТАЯ

К весне занятия в приходской школе стали тяготить Архипа. Ни в словесности, ни в арифметике он вперед не продвинулся — преподавали почти то же, что узнал до этого у грека–учителя. Уроков по рисованию не было, и это угнетало мальчишку. Только рассказы Косогубова о родном крае, о литературе западали в его душу. Он пристрастился к чтению. В библиотеке училища оказалось полное собрание сочинений Гоголя. Поразило Архипа красочное описание украинской степи в повести «Тарас Бульба». Мысленно сравнивал приазовские просторы с описанными в книге и находил в них много общего.

«Словами рассказывает сочинитель, а видишь все, как живое, — думал Куинджи. —А как все можно изобразить красками! Цвета, тени густые и тени слабые. Малиновый восход и оранжевый закат. Грозовые тучи и золотистые облака в солнечный день». И он грустно вздыхал, вспоминая, что у него нет красок. Склонялся над тетрадкой и грифелем, рисовал степь, заросшую буйными травами, и скачущих на ней казаков.

В январе, в крещенские морозы, Архип с друзьями ходил на Кальчик, провалился в полынью и сильно простудился. Больше месяца провалялся в постели. Спиридон подсаживался к нему и участливо спрашивал:

— Больно, да?

— Не очень.

Брат подолгу молчал. Потом чесал затылок и глухо говорил:

— Как теперь будешь? Много уроков пропустил. Не догонишь дружков.

Архип ничего не отвечал. Не мог же он заявить о нежелании ходить в училище. Боялся, что брат выругает его, а то и поколотит. И Спиридон до конца не открывался перед ним. Чабаненко предупредил, чтобы денежной помощи больше не ждал:

— Нарядов на новые постройки нет. Могу вылететь в трубу.

В семье же Спиридона голодно, держать на шее почти взрослого брата он не в состоянии. И сказать прямо — бросай учение — тоже не решался. Однако, когда Архип выздоровел, пряча, глаза, проронил:

— Ты, того, не ходи в школу. Сидор Никифорович к делу пристроил тебя.

Парнишка не поверил своим ушам. Подался вперед и, не выдавая своей радости, переспросил:

— Эт‑то, Сидор Никифорович? Берет опять?

— Нет. К Аморети пойдешь. Он хлебом торгует.

Добротный дом из красного кирпича с большими светлыми окнами купца Спиро Серафимовича Аморети стоял почти у самого спуска к морю в центральной части Мариуполя. От калитки к парадному крыльцу вела мощенная кирпичом дорожка, обсаженная по сторонам кустами уже вовсю зазеленевшего крыжовника. В глубине двора красовались облитые бело–розовой кипенью абрикосы, вот–вот готовые зацвести вишни и сливы.

Теплый апрель преображал город, щедро одаривая его дождями и солнцем. Сегодня оно было особенно приветливым для мальчишки. Он шел наниматься на работу. У дома богатого, известного на всем побережье Азовского моря хлеботорговца остановился, оглядел себя. Казался нарядным и торжественным в длинных клетчатых штанах из грубого сукна, в розовой навыпуск рубашке под синим жилетом. Постучал в запертую калитку; через несколько минут ее открыл сам хозяин, высокий мужчина лет сорока, с орлиным носом и черной аккуратно подстриженной бородой. Цепкими орехового цвета глазами посмотрел на приземистого крепыша и криво улыбнулся.

— А ты, как на ярмарку, вырядился, — сказал Аморети неожиданно мягким голосом, — Придется принять, — Он поднял голову, глубоко втянул воздух и сказал протяжно: — Благодать какая! Уродит в этом году пшеничка, а?

Архип недоуменно посмотрел на торговца. Тот по–прежнему стоял с запрокинутой головой, будто спрашивал небо. Потом вновь заговорил, придирчиво оглядывая парнишку.

— Значит, умеешь писать, считать, читать, пачкать стены и конторские книги. Так?

— Эт‑то, не пачкать, — возразил глухо Куинджи. — Рисова–а-ать.