Не чуя под собой ног, счастливый Архип бегом отнес гравюру в свою коморку и положил на тумбочку. Запыхавшийся, возвратился к амбарам. Аморети стоял в кругу подвыпивших мужиков и говорил покровительственным тоном:
— Я вам всегда плачу больше других. Помните это… Даст бог, будет урожай, к покрову богородицы привозите прямо сюда. Не обижу.
Хмельные мужики вразнобой заговорили:
— Благодетель наш…
— Ды–к мы… Мы того…
— Ну, со всей душой…
Аморети не отпускал от себя Архипа до самого вечера. Мужики на возах и арбах везли к амбару мешки с пшеницей. Спиро Серафимович ходил от подводы к подводе, просил развязать то один, то другой мешок, набирал горсть янтарного зерна и пересыпал его с ладони на ладонь.
— Не изволь сумлеваться, хозяин, — говорил мужик.
Но Аморети не отвечал, отходил от подводы и шел в амбар. Здесь он приказывал Архипу:
— Не ошибись, точно записывай.
Солнце уже опустилось на мариупольские крыши, когда они возвращались домой. У ворот дома их повстречал восторженными восклицаниями и всплеском рук расфранченный господин чуть выше среднего роста, годов тридцати пяти.
— Бог мой! Вы ли это, Спиро Серафимович! Похудел в заботах торговых, совсем похудел. Здравствуйте, дорогой мой. Вот снова приехал к вам, и не с пустыми руками!
Слова из него выкатывались гладкие, как морские камешки. И сам он сиял словно новенькая копейка. Круглолицый, с тонкими черными усиками стрелочкой, каштановые волосы до самых плеч симпатично вились из‑под высокого черного котелка. Узкие светлые в голубой отлив и в синюю клетку брюки, дымчатый длинный сюртук с зеленой прожилкой, застегнутый на две верхние пуговицы, на шее красная косынка, повязанная огромным бантом. Остроносые штиблеты, начищенные до блеска, казалось, отражали весь мир. Архип сразу понял: знакомый Аморети не мариуполец.
— Вам кланяется мой любезнейший родственник Дуранте, — продолжал элегантно одетый господин. — Пожалует к вам через три дня.
— Буду рад повидать его, — наконец сумел произне–сти Аморети, — Так же искренне рад видеть вас. Что же мы на улице?
Архип пошел сзади них и слышал отдельные фразы разговора: «Только от Айвазовского…» «Закончил новую»… «Привез новую»… «Хотел бы осчастливить»… Раздался громкий смех гостя и сдержанный Аморети. Потом хозяин повернулся к парнишке и приказал:
— Ступай на кухню, поешь. Понадобишься — позову.
После ужина Архип забился в свою коморку, зажег керосиновую лампу и стал рассматривать купленный оттиск гравюры. В мигающем свете рисунок приобрел таинственность: зашелестела крона дерева, зашевелились крылья мельниц. Прищурив глаза, Куинджи то приближал, то отстранял от себя гравюру, и пейзаж на ней оживал.
Увлеченный, не заметил, как в дверях коморки остановились хозяин и гость. Они несколько секунд постояли молча, затем Аморети спросил:
— Откуда это у тебя?
От неожиданности Архип на мгновенье застыл, держа в вытянутой руке гравюру. Но, узнав голос, медленно повернул голову и ответил:
— Купил на ярмарке.
— Небось, все деньги истратил, что я дал тебе утром?
— Простите, Спиро Серафимович, — прервал гость и обратился к Архипу: — А зачем она тебе?
Парнишка пожал плечами, наклонил голову, исподлобья поглядывая на незнакомца. Тот снова спросил:
— А там были другие картины?
— Были… Эт–та нравится мне.
— Ты прав, — согласился гость и повернулся к Аморети. — Настоящий Рембрандт, великий живописец. У вашего помощника, Спиро Серафимович, отменный художественный вкус.
— У него, по–моему, природные задатки, он рисует, — ответил Аморети. — Архип, этого господина зовуг Феселер, он художник. Помнишь, я тебе говорил.
Куинджи вскочил с топчана и, волнуясь, еле выдавил из себя:
— Эт‑то, вы — на–а-астоящий…
— Успокойся, Архип, — попросил Феселер. — Ты давно рисуешь?
— Не знаю…
— Его брат говорил, что стены пачкает с пяти лет, — отозвался, улыбаясь, Спиро Серафимович. — Как только побелят печь, так и разрисует ее.
— От бога, — задумчиво сказал Феселер. — Но как этого мало для совершенства. Учиться бы таким, но негде. Пока до академии дорастут, все выветрится. — Он вдруг оживился, обратился к Архипу: — Пойдем со мною.
Опережая Аморети, Феселер открыл двери его кабинета. За ним стеснительно вошел Куинджи и растерянно остановился. Ему почудилось, что в комнате исчезла стена и перед ним открылось огромное светящееся море. На берегу, слева, стоял маяк, невдалеке от него — лодка с убранными парусами. Вокруг плавные фиолетово–синие волны. Из‑за желто–оранжевых густых облаков выглядывает солнце. Его розовато–золотистый свет разливается под самый горизонт на водной глади, которую бороздят несколько парусников.