— Тебе больно?
— Ой, — вскрикнула девочка, пытаясь приподняться.
Большие черные глаза поразили парнишку глубокой печалью.
— Кто ты? — прошептала она одними губами.
— Эт‑то, Архип… Из Карасевки, — запинаясь, проговорил Куинджи, — Неда–а-алеко отсюда.
— Помоги мне… Нога болит.
Он быстро опустился на колено, наклонился над ногой. Она была припухшей, на смуглой коже запеклась кровь. Это придало ему решительности. Он поднялся и, не обращая внимания на стенания и протест девочки, подхватил ее на руки — удивился: легкая как перышко, — отнес от пролетки и усадил на землю. Спросил участливо:
— Тебе лучше?
— Спасибо, Архип, — ответила она и, стыдливо опустив глаза, заплакала. Заговорила сквозь слезы: — Лошадь испугалась… Я править не умею. А люди сильно кричали… Боже, как страшно, когда война.
Архип внутренне напрягся: вспомнил, зачем послал его брат. Виновато сказал:
— Эт‑то, посиди без меня. Я мигом на ту сторону. Казакам скажу. Пусть нападут на них…
— А я тебя задержала, — перебила девочка. — Беги, беги! Я потерплю. Уже не так больно.
Успокоенный парнишка продрался сквозь кусты, у самой воды снял чувяки и сорочку. Неширокую речку переплыл быстро и снова побежал вдоль кустарника.
Остановил его зычный выкрик:
— Куды тя несет нечистая сила? Аль жить надоело?
Перед ним, словно из‑под земли, вырос казак на пегом коне: в длинном до колен синем мундире, в брюках с малиновыми лампасами, в высоком кивере, молодой и усатый, как на картинке. За правое плечо закинута на ремешке длинная пика, слева свисали ножны сабли. Архип вытянул в сторону моря руку и, запинаясь, заговорил:
— Там лодки… Их мало. Эт‑то, можно на–а-апасть.
— Молодец, паря! — ответил казак. — Нам ведомо такое. Да беда, паря, кони по воде не скачут, — И он зареготал, широко показывая белые ровные зубы, — Нам бы в степи их накрыть. Ужо мы показали бы им кузькину мать.
Архип насупился, зло блеснул глазами, повернулся и медленно пошел к реке. За спиной услыхал:
— Ты не серчай, паря! Они уже уплывают, нам видать.
Вспомнив о девочке, он прибавил шагу.
Из‑за куста увидел, что она сидит на прежнем месте, осторожно сгибает и выпрямляет больную ногу. Белый воротничок на голубом платье и белые манжеты на рукавах оттеняли ее смуглую кожу. Бледное чуть продолговатое лицо уже не было таким безжизненным, каким показалось в первый раз. Черные волосы, припущенные на висках, красиво облегали лоб. Сзади висела толстая коса. Затаившийся Архип внимательно смотрел на незнакомку сквозь густую листву шиповника, ожидая, когда хоть немного подсохнут его штаны.
В стороне фыркала лошадь, щипая траву. Со шляха доносился неясный гул, видимо, по нему все еще ехали и шли беженцы.
Чтобы не испугать внезапным появлением девочку, Архип зашуршал ветвями, несколько раз кашлянул. Она подняла голову и улыбнулась, увидев его. И снова Куинджи охватила робость. Чтобы скрыть ее, поспешно сказал:
— Эт‑то, пойду, посмотрю лошадь.
Порванные вожжи валялись на земле, подпруга была отстегнута, а постромки перекручены, супонь на хомуте лопнула. Архип осторожно приблизился к лошади.
— Ну, хорошая… Постой смирно, — заговорил он ласково. Дотянулся до рыжеватой лоснящейся шеи и ладонью потрогал ее. — Хорошая ты… Я Помогу тебе… Помогу, — приговаривал он, освобождая каурую от постромков, хомута и подпруги. Взял под уздечку и отвел от пролетки, — Вот и хорошо.
Подошел с лошадью к девушке и, довольный, сказал:
— А она смирная.
— Пугливая страшно. Как я только удержалась.
— Откуда ты ехала?
— Из города… Папы дома иет. Где‑то в селе сейчас… Иван запряг Каурую, а тут как ударит что‑то. Стекла посыпались. Иван упал на землю, а она понеслась как оглашенная. И вот здесь остановилась.
— Эт‑то, как тебя звать? — спросил Архип.
— Вера… Кетчерджи…
— Леонтий Герасимович! — воскликнул он. — Так я его знаю. Приходил к нашему хозяину.
— Ты служишь, да?
— У Аморети… Помогаю вести конторские книги.
Они замолчали. Над кустами промчалась стайка скворцов и резко взмыла вверх. Фыркнула лошадь, мотнув головой, будто хотела освободиться от уздечки.
— Где же мой папа? — тоскливо проговорила Вера и уставилась печальными глазами на Архипа.
— Пойдем к Спиридону, — отозвался он.