— Вы, конечно, не в карты, Борис Арнольдович?
— Да.
— Да в карты или да не в карты?
— Не в карты.
— Тогда в розовую, в розовую. Эдуард Францевич! Вы тоже не в зеленую. Идите в розовую, с баронессой, что вы морщитесь. Как вам не стыдно, она очаровательна. Вот право… Борис Арнольдович, а вы с кем? Ну, хорошо, тогда со мной. Эдуард Францевич, пожалуйте и вы со мной, баронессу представим полковнику.
— Фи, фи…
— Не говорите гадостей. Борис Арнольдович в первый раз у нас, он подумает, Бог знает что.
В розовой гостиной довольно большое общество. Это очень странно, что молодежи не так много, как это бывает обыкновенно, хотя хозяйка вечера совсем молоденькая.
— Ну, это совсем неправда.
— Т. е. как совсем?
— Так. Так. Я знаю, что Англия не такая коварная, как ее хотят изобразить.
— Боже! В розовой гостиной, и говорят о политике. Здесь только игра и все молоды.
— О, полковник, ваша игра не при чем, здесь все должны быть молодыми.
— Как, Верочка, ты болтаешь о политике?
— Не вмешивайся, не вмешивайся. Помни, что на вечерах, чем дальше держится брат от сестры, тем лучше. — Верочка, разгоряченная, видимо, не на шутку спором с полковником, сердито смотрит на Борю. На ней белое газовое платье, с черной лентой, она совсем хорошенькая. Боря с удовольствием смотрит на нее.
— Хохотушка.
— Что?
— Я говорю, хохотушка записалась в политики. А ты сегодня хорошенькая.
— Сегодня? Это мило. Кстати. Эдуард Францевич любит англичан. Я это знаю, он душонок.
— Ах, вот в чем дело.
— Тише. Тише. Милый, заговори с ним.
— Ты же говорила, что на вечерах, чем дальше брат…
— Ах, оставь, оставь, глупости, это тогда, а теперь…
— Горячий спор между братом и сестрой? — Звенят шпоры. Бархатистый вкрадчивый голос совсем над ухом. Вера оглядывается. Рядом Эдуард Францевич, гвардейский поручик, почтительно склонивший голову.
— Ах, нет, не спор. Я его распекаю. Он дикаренок.
— Неправда, Вера, ты…
— Молчи. Молчи, ты только глупости болтаешь.
Отношения обостряются. Требуется вмешательство третьей державы.
— Ах, Эдуард Францевич, заступитесь за меня, он меня пилит.
— Я ухожу, ухожу.
— Боби, Боби, вернись сейчас же, куда ты?
— Ксения Эразмовна. Ксения Эразмовна. Он не слушается.
— Кто? Викентий Алексеевич?
— Фанты, фанты должны исполнять все. Викентий Алексеевич, извольте исполнять. Вам что? Статуей?
— Это не совсем приятно, но все же.
— Ах, Ксения Эразмовна, Вера Арнольдовна требует почти невозможного. Я не могу на одной ноге…
— Почему же не можете, все могут.
— Ах, он слишком толстый. Ха-ха-ха.
— Я в этом не виноват.
— Побольше прогулок, прогулок, приходите завтра на свидание пешком на стрелку.
— Но кто же проверит, что я пешком?
— Ах, это так легко…
— Господа. Господа. Запоздавший гость. Позвольте представить моего кузена Владимира Александровича Ольховина. Вы, кажется, знакомы?
— Баронесса Шготц.
— Вера Арнольдовна.
Борино сердце падает. Это немыслимо. Нет, конечно, трудно, но вдруг узнает?
— Куда же вы? Борис Арнольдович? Вы незнакомы? Ваш коллега. Только он технолог, вы универсант.
Боря совсем бледный, подальше от света, чтобы не так заметно, сердце совсем останавливается. Боже!
— Что это? Зачем так пугаться? — Владимир Александрович протягивает руку, смотрит как-то поверхностно.
— Слава Богу, прошло. Кажется, не узнал. Да и трудно, почти немыслимо, в голову не придет.
— Как, до ужина? Нет. Нет. И не думай, это не вежливо и глупо. Да, да, глупо. — Верочка сердито обдергивает Борин зеленый сюртук, потом вдруг нежно: — Ну, милый, пойми, что… ну, для меня, ты должен устроить, чтобы нас посадили рядом.
— Нас?
— Ах, нет, ну, какой ты недогадыш… Понимаешь? Только незаметно.
— Ах, Вера, это так трудно и потом…
— И не трудно и не потом.
— У вас опять спор? Простите, что я все вмешиваюсь. Вы, вероятно, очень любите друг друга?
— Эдуард Францевич, скажите ему, чтобы он до ужина не уезжал.
— Как? Вы собираетесь? — Эдуард Францевич смотрит так удивленно, нежно, сквозь пенсне.
— Ах, нет.
— Ну, вот видишь, вот видишь, ты согласился.
— Вы не имеете родственницу Ольгу Константиновну Бутковцеву?
Боря старается изменить голос, сделать его басистее, но от этого только давится, закашливается и отвечает с опозданием (чувствуя, что краснеет).
— Бутковцеву? Нет? Шлитковцева у меня есть, но не родственница, а знакомая хорошая, вдова генерала.