— Знаете, у него жена в прошлом году умирала с голоду, бросил ее, влюбился в гимназистку, по подписке собирали ей.
— Какая гадость.
— Нет, это выдумка. От зависти.
— Ведь это частная жизнь. Она не имеет никакого отношения к его выступлениям на диспутах.
— Вам тоже не нравится? Я рад. Он противный. Вот эта Грановская. Да. Та самая знаменитая. Ее романами зачитываются все. Она очень милая. Я ее страшно люблю.
— Вы с ней давно знакомы? — послышался чей-то голос.
— Нет. Недавно. На одном литературном вечере…
Эдуард Францевич в дверях. Проносится волна людских голов. Эполеты военных, форменные тужурки, сюртуки студентов, изредка мундиры, прически дам, косички гимназисток. Пахнет духами, пудрой, потом, сукном.
— Алексей Бикс, Бикс.
— Где?
— Там, внизу, да вот же с толстой дамой говорит.
— Кто эта такая?
— Ах, счастливая.
Толпа кидается к Биксу. Аплодисменты. Овации. Откуда-то берутся цветы…
— Это самый популярный поэт, Эдуард Францевич.
— Бикс?
— Ах, Бикс, я немного читал.
Высокий, стройный, очень красивый Бикс раскланивается, улыбается.
— Борис Арнольдович. Ваша фамилия на афише. Выступаете?
Боря целует руку Грановской.
— Нет, я только несколько слов. Может быть, и не выступлю, слишком много светил.
— Нет, нет, вы должны обязательно выступить. Я ведь вас пришла послушать. Да, в среду на масляной, не забудьте к нам на маскарад.
— В любом наряде?
— Да, да, конечно, в чем угодно.
— Должно быть что-то необычное?
— Нет, нет, у нас просто.
— Вы будете выступать?
— Не знаю. Мне очень не хочется. Я хотел сказать несколько слов о новых писателях, непризнанных, над ними теперь смеются: Ябликов, Бринц и другие, но здесь такая публика…
— Тем более, тем более, должны выступить. Это произведет впечатление. Пора.
— Борис Арнольдович, милый, кстати, чтобы не забыть, когда будете говорить. Напомните, между прочим — это, видите ли, я даже приготовил. — В Борину руку попадает вчетверо сложенный лист бумаги. — Вы можете прочесть, как образец новой поэзии. — Моя фамилия — Новиков. Ведь вы помните?
— Да, да, конечно. Мне ваши стихи нравятся, хорошие.
— Борис Арнольдович, Вы, кажется, в критики записались?
— Эдуард Францевич, я почему-то очень волнуюсь.
Старенький председатель диспута вздыхает. Звенит колокольчик. В зале душно. Электричество как-то особенно ослепительно. Боря не выходит, а как-то выкатывается на эстраду. Не может ничего сказать. Как много народа. Со всех сторон любопытные взгляды. Боря выступал очень редко, больше на студенческих, и теперь он чувствует, что всё, что он хотел сказать, расплывается, тает, он хочет что-то сказать, но в это время чей-то голос из амфитеатра громко спрашивает:
— Как фамилия? Громче. Громче. Не слышно.
Раздается смех.
«Чего они смеются? — думает Боря. — Во мне нет ничего смешного. Когда толстяк Аносов пыхтел, было гораздо смешнее, однако над ним не смеялись, наоборот, хлопали». Опять звонок, усталый, и Боре кажется досадным голос председателя:
— Борис Арнольдович Анайцев.
— Как? Как?
Вдруг со стула поднимается Аносов и своим мягким, сочным голосом говорит:
— Господа! Тише. Будет говорить молодой литератор Анайцев.
Это совсем убило Борю. Кто его просил. Это он нарочно. Такая дрянь. Чтобы насмешить публику. С чего он взял, что я литератор? Чтобы подбодрить? Все это окончательно смутило Борю. Он покраснел, ничего не мог сказать. Наконец, почувствовал, что надо как-нибудь выйти из этого положения, и вспомнил, что в руках у него стихи Новикова. Он сразу почувствовал под ногами почву. Милый Новиков очень кстати дал стихи. Все, что было, потом, Боря помнит до того ясно и отчетливо, что просто обидно становится, почему такие позорные события так цепко запоминаются. Едва только Боря произнес несколько слов, каких-то уж очень бессвязных, вроде того, что «вот и у меня стихи новой поэзии Новикова» и начал читать то, что было напечатано на листке, как сам почувствовал, что должен сейчас что-то произнести. Он хотел остановиться, не читать, но не мог, читал по инерции. Действительно, Боре не удалось дочитать стихи и до середины. Он уже и сам не понимал того, что читал. Это были, какие то новые опыты словотворчества. Стихотворение начиналось так: