Дама подходит первая.
— Это не принято, но на маскараде… Вы вероятно, в первый раз?
— На маскараде?
— Да.
— Вы ясновидящая?
— Нет, просто наблюдательная.
— Да, да, конечно. Впрочем, это не трудно узнать. Вот вы, вероятно, не в первый?
— Я?
Пауза.
— Нет, я тоже в первый.
Пауза.
— Вы хотите меня уколоть?
— У меня нет булавки.
— Ах, это отдает 6-ым классом гимназии.
— Что же? Я недалеко. Я только в 7-ом.
— Вот видите, мы нашу дружбу начинаем хорошо.
— Дружбу? Почему дружбу?
— Так, я хочу.
— Почему эта честь выпала на мою долю? Вы смеетесь?
— Нет, серьезно. Это невозможно объяснить. Это происходит как-то так. Вероятно, вы несносны.
— Вы ведь не знаете моей фамилии?
— Не знаю.
— Алеша Карцев.
— Так и называть?
— Так и называйте.
— Это очень мило.
— Вы не как все. Вы мне нравитесь.
— Ого, я уже победила.
— Нет, я серьезно. Хотя на маскараде серьезным не полагается быть, но нет, нет, самое лучшее быть несерьезно серьезным.
— У вас сильные духи.
— А вы не любите?
Нет, ничего.
— Боре кажется, что все умерло, выгорела земля или замерзла, что сейчас все равно, и только жил один Алеша Карцев, нет, не Алеша Карцев, не мундирчик с белыми (в них, в этих пуговицах, 22 турчанки хорошеньких и влюбленных) и один только поцелуй. Сюда идут. И это приятно, что сюда войдут, и надо будет делать безразличные лица. Дверь коридора полуоткрыта. Два темных домино. Золотой лорнет.
— Ах, не мешайте им. Прелестная турчанка соблазняет юного славянина.
Алеша так свирепо смотрит на золотой лорнет. Выпячивает свое гимназическое:
— Проваливайте.
— Ах, совсем как большой. — Борис сжимает его руку, и сейчас — так хорошо.
Когда вспоминается прошлое, становится неприятно. Зачем оно? Лучше бы сразу вот это и на всю жизнь. Боря что-то вспоминает, будто просыпается. Ведь это не настоящее, турчанка, газ, и тогда что… после? Белый снег и золотой крест? На Алешину руку упала одна слеза и такая горячая.
— Турчанка, я даже забыл, как вас зовут. Что с вами? — И это говорится так ласково, как может говорить только неиспорченный нежный юноша.
— Меня зовут Верой. — Какая гадость! Опять ложь. Хочется просто скинуть этот дурацкий турецкий наряд, сорвать все с себя, и сказать: «Бери, каким есть», — но не надо лжи.
— Верочка! Что с вами. Не надо плакать.
Это Боря говорил так, когда-то в детстве, сестре, а теперь…
— Господа, пожалуйста, ужинать. Просим всех в столовую. Маски снимайте, теперь уже можно.
— Я не хочу, не хочу. Скорей домой. Верочка, должно быть, спит, а я буду есть курицу и котлеты с макаронами.
— Ольга Константиновна. Мне остался крест золотой, белый снег, а кровь будет.
— Борис Арнольдович, не надо.
— Нет, почему это? Вы помните Карлушу? Он был такой веселый. Он бы и теперь, если бы не…. Это хорошо, что все прошло. Мы будем обо всем говорить, начнем с самого начала.
— Нет, у меня нет начала, я не хочу ничего. У меня теперь одно и безнадежное…
— Совсем?
— Я, думаю, но, конечно, я надеюсь. Ему… ну он, совсем еще… в 7 классе…
— Военного?
— Нет, гимназии.
— Я не люблю такую погоду. Хотите кататься, я теперь часто катаюсь, но холодно. Вообще, я стала зябкой.
— Я к вам еще приду, если…
— Если?
— Если не…
— Как? Настоящая турчанка?
— Ну, конечно, конечно. Нет, я шучу. — Алеша улыбается.
— Я знаю, что вы шутите. — Боря опять в дамском. Закутан. Перила набережной тусклые и холодные.
— Должно быть, скоро будет таять.
— Да, скоро. Мне хочется вам сознаться во всем, во всем, я для этого вас вызвала. Теперь так: или все или ничего. Я не могу продолжать, как прежде. Я не совсем понятно говорю, может быть лучше написать?
— Нет, говорите.
— Я не турчанка.
— Я знаю, ведь вы…
— Да, да, но и не.
— Не?
— Вы поняли?
— Нет.
Боря кутается в манто. Совсем по-женски. Смотрит на снег, потом на вечернее небо и лицо бледное вдруг опечаливается.
— Почему вы так меняетесь, почему?
— Меняюсь? Потому что я не настоящий или «щая», как хотите.
— Это мучительно, я все-таки к вам привязан, вы задаете загадки. Мне холодно.
— Да, да об этом лучше написать.
Вот лицо Алеши: темные глаза, высокий лоб, волосы мягкие — все это дополнено любящим (очень сильно любящим) воображением. Это карточка, обыкновенная, матовая. На обратной стороне написано: «Милой турчанке — Бобби другу. А Карцев».