— Ах, ты пузатик.
— Ты сам пузатик. Я — городовой, а мяч — разбойник, он убегал. А ты папиросы куришь?
— Папиросы? Нет?
— Все большие курят. Значит ты — девчонка. Я буду курить.
— Борис Арнольдович! Он сказал, что уже все сделано вчера. Там было просто страшно. Дом огромный желтый и окна точно щелочки. Пурадзев грязный, тоже желтый, там, я думаю, все желтые. И он еще сказал, что Берг изменил, главное сделано, но не так, как хотели бы, теперь надо дня два пробыть… у… Понимаете?
— Разве это необходимо?
— Да. Этот Берг все испортил. Он струсил. Он бывал прежде, а теперь… — Кирюша останавливается, делает большие глаза. Он будто во сне, лицо — совсем белое.
— Успокойтесь, я думаю, все обойдется…
— Сад кажется Боре муравейником. Бегают, что-то делают, кричат, будто все это страшно важно.
— Кирюша, посмотрите на детей в саду. Они не напоминают вам кого?
— Где?
— Вот эти дети, сад…
— Как пахнет весной.
— Вот он, вот он, он мячик мой хотел утащить. Ты не куришь, ты не куришь, а он, а он, курит? Он курит?
— Нет, я не согласен. Помочь, написать, но два дня у себя… Нет. Нет. Это невозможно.
— Но, Павел Иринархович, из-за Берга все известно. Будут искать. Два дня необходимо остаться в Петербурге.
— В моем доме нет.
— Боря возвращается в свою комнату, немного сконфуженный.
— Кирюша, я говорил — нет.
— Не позволил?
— Конечно, нет.
Кирюша ничего не сказал. Он заплакал. Как-то беспомощно, жалко. Кирюша плакал долго. Потом начал просить.
— Но ведь он отказал. Он не перерешит.
— Нет, не у него, но вы могли бы, у вас? Он же никогда здесь не бывает.
Пауза.
— Решено?
— Решено.
— Я знаю, вы добрый, вы согласитесь.
Прохладный ветер. Мост, как дуга. Бледное небо. Автомобиль подпрыгивает.
— Вы не слишком скоро. Вас оштрафуют.
Николай Архипович в дамском платье, закутанный, под вуалью. Рядом — Боря, напротив бледный, как полотно, Кирюша.
— Уж лучше в речку, только не это. Мне так страшно. Я убью Берга.
— Кирюша, замолчите. Вы только нервируете.
— Если бы не он, мы были бы уже…
— Ах, не считайте. Лучше закройте окно. Дует.
— Он сегодня дома?
— Нет, он сегодня на вечере у фон Корн.
— Матильду Корнеевну вы не знаете?
— Маман Ксении Эразмовны? Я ее не видел. Она отдельно…
— Да, да, на Поварском. Это целая история.
— Николай Архипович, мне все кажется, что…
— Ах, оставьте, Кирюша.
Автомобиль выехал на набережную. Мелькнули река, перила, вот старый дом, вот черный подъезд.
— Барин уехали?
— Так точно.
— Вера Арнольдовна?
— Барышня у себя. Да. Вас ожидают. Да, молодой человек, что бывает у вас часто.
— Карцев?
— Так точно. Карцев будут.
Николай Архипович, неловко кутаясь в манто, поднимается за Борей. Кирюша, желая отвлечь внимание лакея, прикованного к странной даме, трясущимися руками достает папиросу и просит дать спичку. Долго не удается закурить. В это время Николай Архипович и Боря проходит наверх.
— Вот здесь пока подождите. Я сейчас.
— Алеша, это вы?
— Я.
Боря целует Алешу, жмет руку.
— Вы добрый, хороший. Я соскучился.
— Да. Да. Я знаю. Вот послушайте, дайте руку, это сердце очень бьется? Да? Впрочем, это не только от вас, мы сейчас бежали.
— Бежали?
— Да, не шутите. По-настоящему, как в средние века, из замка, с переодеванием. Только вы не подавайте вида, что узнаете Николая Архиповича. Хорошо? Ведь я вам о нем рассказывал.
— Ах, да Николай Архипович. Помню. Неужели осв…
— Да, да он будет здесь, а мы уйдем. Я познакомлю, только так, по-настоящему.
— Эмма Эдуардовна, пожалуйте. Вот познакомьтесь, мой друг Алеша Карцев.
Николай Архипович молча протянул жилистую руку. Алеша улыбнулся.
— Мы, Ник… мы, Эмма Эдуардовна, уйдем пока… Вот здесь располагайтесь. Сюда никто не войдет.
Боря стучит в Верину комнату.
— Нельзя. Нельзя. Бобик, ты? Я переодеваюсь. У тебя Карцев.
— Да я видел, Верочка, тут у меня пока мы пойдем, дама…
— Дама?
— Да. Посидит, ты не тревожь ее и об этом не болтай дядюшке.
— Ах, это прогресс. Браво. Браво. Интересная? Молодая? — Слышно, как Верочка хихикает в ладоши и стучит каблуками.