— Так она жиляка! Все дражнится!
— Побить можно и не в храме божьем. Особливо если за дело. Молитву будешь учить?
Димка скреб пальцем край стола и беспечно глядел на улицу, где тащилась с пустой сумой на левом боку старая нищенка Фекла.
— Повторяй: «Достойно есть, яко воистину…»
Димка пробубнил, не понимая слов, и шмыгнул носом, собираясь заплакать.
Дед надел очки. Сломанные дужки заменяла суровая нитка, которую он привычно заводил за лохматый затылок, и седые его волосы — мягкие и пышные — плотно прихватывались к голове.
— Что там? Который час на ходиках?
— Две стрелки, одна на другой, концами к потолку. Скоро обедать.
— «Одна на другой», — передразнил дед. — Полдень это! Двенадцать часов! А насчет обеда ты неплохо напомнил. Анна, на стол накрывать пора! — крикнул дед в горницу.
Мать перестала строчить на швейной машине и пришла в кухню греметь миской, ложками, ухватом.
Втроем сели с одного края стола, под божницей, стали хлебать щи. Димка заспешил. Дед — не больно, но обидно — стукнул его по лбу деревянной ложкой:
— Не части! Ешь с отворотом: хлебнул, положи ложку на хлебушко. Прожуй, как положено, и опять тянись. Есть научишься, тогда и про коньки разговор пойдет.
Димка снова шмыгнул носом, и горькая слеза — чистая и ясная — тяжело упала в ложку.
— Полно, батя! Чего куражишься? Не даешь и пообедать спокойно, — мать вынула из миски ноздреватый сахарный мосол и положила его перед Димкой.
— Ладно, ладно! — Дед и сам смекнул, что хватил через край: взялся за внука круто, да, как видно, все подряд он и не осилит.
После обеда он затащил Димку на печку и решил проверить его на загадках:
— Ты да я, да мы с тобой. Много ли стало?
— Я и ты. Два!
— Верно. Только говорить надо — двое… Сам худ, а голова с пуд. Что это?
— Колька! Совсем тощий, а голова здоровая!
Дед засмеялся.
— Нет! Безмен это. Я тебе такие загадки даю, что на каждую есть ответ в кухне. Ну-ка, сообрази: висит — болтается, всяк за него хватается.
— И я хватаюсь?
— Не один раз на дню.
Димка огляделся и крикнул:
— Рукомойник!
— Угадал! Теперь слушай хорошенько: и шипит, и кипит, в дырочку льется, а станешь пить — жжется.
— Э! Самовар! Вот что!
— По этой части ты мужик толковый. Так и быть: придется тебя уважить…
Вечером дед Семен взялся мастерить коньки. В кухне запахло лесом, как в сочельник, когда синеватые иглы маленькой елки скупо освещались в горнице грошовыми восковыми свечками.
Дед разрезал ножовкой еловый чурбак — без сучков, прямостойный и круглый — на четыре доли, отстругал их на верстаке, словно делал новую щеколду к двери. Долотом пробил по узкой щели, длиной в четверть, и просверлил по две дырки — с носа и у пятки. Кое-где прошелся кривым и острым садовым ножом, зачистил шкуркой, и готовые колодки улеглись рядком на подоконнике.
На другой день в кузнице, где под ударом молота по раскаленному железу каждая золотая и багровая искра так и норовила попасть Димке в глаз, дед с кузнецом Потапом отковали четыре острых лезвия и вогнали их накрепко в колодки.
Получилось четыре коротких полоза: впору и на лапти и на валенки. Продень веревки в дырки, примотай к ноге покрепче, чтоб не ерзали под подошвой, и — кати!..
— Не воруй! — Димка подал Кольке первый конек. — Не ври! — подал второй. А про церковь, как говорил дед, про ходики и про загадки он позабыл: торопился набить пухлую синюю шишку на лбу, с которой и приплелся домой к обеду — жаркий, красный и счастливый.
А барские девчонки, как услыхали про Димкины коньки, побросали свои «снегурочки» и стали ходить на лыжах.
Но у Димки в эту зиму дело до лыж так и не дошло.
ГОСПОДА БУЛГАКОВЫ
РЫЖИЙ БАРИН
Барин был в селе чудной.
Полгода о нем и слуха не проходило: жил он на теплых заграничных водах и крупно играл — не то в картишки, не то в рулетку. А недавно прикатил на тройке — высокий, рыжеватый, с бородкой, как у царя, в романовском дубленом полушубке и с медвежьей меховой полостью в санях. И словно всем он стал на пути: кому — в добро, а кому — во зло. И каждый день и в каждой хате толковали о нем вдосталь.
В селе неплохо знали своего барина: кончился у него загул! Как хороший скакун на бегах, крепко уходился он на чужой стороне, притащился под родную крышу и начнет теперь выкомаривать: собирать долги за старые годы, объезжать молодых лошадей на кругу под каштанами, что-то ломать и строить.