Дед Лукьян после доброго ковша стал игриво закликать баб и мужиков на свои липовые лапти с двойной подошвой, и дела у него пошли неплохо. Только с первого ковша потянуло его на второй. И когда солнце поднялось в гору, он уже не мог вязать лыко. Колька с Димкой и дед Семен еле-еле перевалили отяжелевшее тело его на телегу, где жевал сено распряженный Красавчик. Там и уткнулся старый солдат сивыми бакенбардами в толстую и грубую дерюгу. И проспал в телеге под навесом у Шумилиных до самой ночной побудки, когда пришло время идти в обход с колотушкой.
Дед Семен — мерой и полумерком — бойко продавал яблоки. Он был румян и возбужден от барского ковша, но держался, как купец, которому еще не приспичило завалиться в шинок.
Работник благочинного — длиннорукий и молчаливый парень с коричневой родинкой на кирпатом носу — вел коммерцию на две руки. Слева от него сочились пчелиные соты на подносе и искрился янтарный мед вразлив — в трех больших бутылях и в новом ночном горшке. Справа — толстыми бабами стояли в два ряда развязанные мешки с рожью и с гречкой.
Барин выбросил на ярмарку добрую половину своих запасов: ячмень, овес, пшено, муку, яблоки, голенастых белых кохинхинов, грузных индюков, уток, гусей, целый загон откормленных свиней, двух жеребцов в серых яблоках и одного тяжеловоза, владимирца, с гривой более длинной, чем борода у Бориса Антоныча.
И всех барских торгашей время от времени обходил управитель — коренастый чех Франт Франтыч, с узкими длинными усами и маленькой трубочкой-носогрейкой.
Даже языкастый ярославец, который прошлым летом дразнил ребят «асиновым щаглом» и которого потом накрыли с товаром в Брынском лесу, суетился со своим лотком в людской каше, пробивал дорогу локтями и кричал во весь голос:
— Ленты, бантики! Гребешки! Помада! Зеркала! Кольца!
Все что-то покупали, почти все что-то продавали, торговались, клялись и гулко били по рукам.
Димка с Колькой оглянуться не успели, как спустили все свои капиталы. И купили-то ерунду: по горсти леденцов, по сладкой пампушке, папиросы «Дядя Костя» — десять штук за шесть копеек, коробок спичек и дюжину кузнечных гвоздей для самострела.
На высоком помосте в ситцевом ряду сидел, поджав ноги калачиком, грузный, в меховой лисьей шапке татарин. Перед ним стояла пара чая. Он отхлебывал чай с блюдца и ловко кидал в рот то кусочек сахара, то маленькую дольку баранки. А к прилавку нажимали девки и бабы. И когда одна из них приказывала отрезать от штуки, татарин бросал по-своему два-три слова мальчонке, а тот шустро и сильно натягивал ситец на аршин.
А ярмарка гудела, горланила и властно тащила Димку и Кольку в свой водоворот.
С пустым карманом еще горше было глядеть на грецкие орехи, переводные картинки, на сладкие заморские рожки и особенно на сморщенный и липкий инжир, который выставил перед их носом Олимпий Саввич на деревянном лотке.
И запел у Димки с Колькой в сердце льстивую песню старый, верный Кудеяр:
«Денег на ярмарке — хоть лопатой греби! А вы ходите да облизываетесь! Будто не знаете, как их взять!»
Слушать льстивую песню было не плохо, да с какого боку зайти?
Подвернулся случай.
После обеда окликнул Димку с Колькой дед Семен:
— Вы того… Постойте тут, ребята! А я в шинок сбегаю. Что-то в горле першит: по погоде, а может, и нужда приспичила. Я мигом!
Димка с Колькой понуро стояли в яблочном ряду и нехотя отвечали покупателям, что скоро вернется дед Семен.
На дерюге завозился Лукьян, а в кармане у него что-то звякнуло: негромко, маняще. Колька протянул руку к карману и вместе с зелеными и желтыми крошками самосада выволок на ладони пять медяков.
Димка виновато опустил глаза и заметил под холстинкой, где лежали отборные яблоки деда Семена, какую-то мелочь. Отвернулся, вздохнул. А потом решился и, словно ненароком, смахнул эту мелочь в кулак. И стало на душе гадко, точно плюнули ему в глаза. Но стало и дерзко, потому что Кудеяр, давясь смехом, шептал в ухо:
«Да не узнает дед Семен! Не узнает дед Семен!»
Он и не узнал, когда явился к своему торговому месту — навеселе, с заметным блеском в живых серых глазах и с хлебными крошками в седой бороде.
Димка с Колькой купили картуз грецких орехов, кулек инжира, леденцов в красивой жестяной коробке и побежали к своей заветной липе над Лазинкой славить доброго разбойника Кудеяра.
Погрызли орехов, набили ими карманы, спрятали коробку с леденцами и распечатали пачку папирос, на которой улыбался толстый и бритый артист Константин Варламов.
Колька затянулся, и пошла у него голова кругом: едва в овраг не упал, хорошо, что успел ухватиться за ветку. Попробовал Димка и не заметил, как крошка горячего пепла с табаком упала на новую ластиковую рубаху и сделала на ней круглую маленькую дырку над пояском.