И сейчас же Андрей ударил сплеча во что-то мягкое. И это мягкое, еще недавно такое грозное, страшное, квокнуло один раз, другой и затихло.
— Не донесем! — засуетился почтмейстер. — Накиньте веревку, Алексей Семеныч, под жабры. А ты уж, Гриша, плавом его тащи, как бревно.
Это был сом. Чудо-сом, пуда на три! И почтмейстер великодушно отдал его для мирской ухи.
Вечером, когда старики копнили последние стога на барском лугу, отец позвал Димку на рыбалку. Тот страшный сом, которого съели всем миром в полдень, не давал отцу покоя: манил, звал попробовать счастье.
Отец устроился поодаль, в кустах, за крутым поворотом реки. А Димка побежал ловить живцов возле затопленного дуба, который лежал в воде шершавой акулой, уткнувшись могучим комлем в песчаную навись над омутом.
С крючка у Димки соскочила серебристая плотичка и запрыгала, заплескалась на узкой отмели возле дуба. Он бросился за рыбкой, но упал лицом к воде: нога застряла в зарослях ежевики, как в сетке. Уперся локтем в песчаную навись, рука провалилась: глаза, уши, рот, вся голова ушли в омут.
Димка забарахтался и дернул ногу: ежевика ее не отпустила. Хлебнул воды и — перепугался. Вскинул голову над омутом, закричал и снова шлепнулся лицом об воду.
Даже ворот рубахи еще не намок, а он тонул! И уже совсем не оставалось времени, чтобы жить! Вода заполонила рот, набилась в уши. И какие-то оранжевые круги с того света заплясали перед глазами. Фыркая и захлебываясь, он терял сознание.
Отец подоспел вовремя. Он перекинул Димку грудью через колено и дал такого пинка под зад, что из ноздрей фонтанчиком брызнула вода.
И услыхал Димка голоса людей на лугу и звонкую трель жаворонка в голубом ясном небе. И уткнулся лицом в колючую щетку скошенной травы и заревел: от большой радости, что жив, от счастья.
К ночи дед Семен нарезал кучу жеребьев из лозы, похожих на наперсток, и по кривому срезу проставил карандашом номера. По жребию, который мужики вынимали у костра из овчинной шапки деда Лукьяна, разделили все стога по дворам. И Красавчик потащил в село первый воз.
Димка с Колькой лежали на сене. Отец шел впереди и рассказывал, как он напугался, когда услыхал Димкин крик:
— Орет где-то! А выйду на луг: ничего не видать. Сел к удочкам — опять крик. Хорошо хоть, круги на воде заметил да и вовремя из западни его вытащил. Не успей — было бы худо!
Дед Лукьян плелся по обочине мягкой луговой дороги, рядом с дедом Семеном, и вздыхал:
— Не к добру, ой, не к добру та волосатая звезда! Пролетела она неслышно, а сколь нам хлопот: почтмейстера с Димкой в один день могли потерять!
— Да хватит тебе, вещун! — огрызнулся дед Семен и причмокнул: — Но, Красавчик! Вперед, милай!..
КРАСНЫЙ ПЕТУХ
На улице было жарко и ветрено. И Димка пускал мыльные пузыри на кухне. Они вылетали из соломинки, как пули, как ядра. Сережка был в диком восторге: прыгал, дул на них, хватал руками. И пузыри лопались с легким щелчком, как стручки акации, когда подоспело им время разбрасывать семена. Иногда пузыри попадали в яркую полосу света и отдавали сиреневым блеском. И в них, как в зеркальце, виднелись стекла в окне, и переплеты рам, и полыхающий золотыми бликами самовар на конике, и веселые, словно раздутые вширь, рожицы двух шалунов.
В доме никого не было. Да и все село будто вымерло: люди жали хлеб. Только древние старухи хлопотали в избах: сушили на штакетнике стоптанные валенки, глиняные горшки; да всякие несмышленые ползунки резвились на крыльце или копались в горячей дорожной пыли, как цыплята. А ветер подхватывал пыль, ловко закручивал ее воронкой и далеко уносил прочь вместе со щепками, с былинками сена, с сухим куриным пометом и всякой другой дрянью.
Димке очень хотелось в поле, да пришлось вот остаться из-за Сережки: стал он ходить, бегать, лопотать, нужен за ним глаз да глаз. То за ножом тянется, то за спичками: мало ли до греха? А уж егоза — голова идет кругом; лезет на руки — возиться, слушать сказки, ласкаться. Хорошо хоть, о пузырях вспомнил: пускали с Колькой по весне прямо на улице!
Но пузыри надоели Сережке. И Димка спросил:
— А хочешь, я тебя в полет пущу?
— Хоцу! Хоцу! — обрадовался Сережка.
— Становись! Голову и плечи нагни, а руки сложи ладошками, вот так, и просунь между ног. Видел, как папка делал: крутанет меня, и я лечу. Здорово!
— Давай!
Димка крепко ухватился за Сережкины руки и рванул на себя. Изо всех сил хотел, да не вышло: не смог приподнять братишку, сделать ему полное сальто. И малец, завершив полукруг, с маху клюнул в тряпичный половик.