— А что у вас? Секрет? — Минька сошел с крыльца и протянул Витьке руку. Ему рассказали про дохляка.
— Есть у меня четыре строчки. Дядя Иван по дороге сказывал. И такие, что вам к месту. Давайте бумагу, я и напишу. Да так и лучше будет, с вас и спросу меньше.
Стало уже темнеть, когда Минька вынес записку из хаты. Витька притулился к освещенному окну и, прочитав, сказал:
— Крепко! А кто придумал?
— Пушкин, Александр Сергеевич.
— Ну, парень, не ври! Да нешто мы Пушкина не знаем? И про мальчишку, что отморозил палец, и про мертвеца, который попал в сети, и про Полтавский бой. И всякие сказки. Про Руслана, к примеру. И про старика со старухой у самого синего моря.
Минька расхохотался:
— Чудак ты, Витька!.. Я тоже про Пушкина так думал. А почему? Да в гимназии у нас иного и не проходили. А вот дядя Иван говорит: он и про другое писал. И про царя и про его сановников. Только все это под замком было, не про нас.
— Ну, раз Пушкин, крепче и не придумаешь. Каюк теперь благочинному! А историк? Тот совсем зайдется. Из штанов выпрыгнет!
Витька сбегал за помелом и привел ребят. Филька держал за ноги дохляка. Димка вынес деготь. И вшестером пошли творить зло рыжему Гавриле Силычу.
Четверо стали ходить вдоль барского сада: куражиться и орать частушки. Услыхали их Ася с Настей и, будто ненароком, прошлись мимо школы. Димка предложил побегать в горелки.
— Горю, горю пень! — кричал он задней паре — Насте и Силе. Ему вышло гореть. Он напружился и ждал, когда Настя закончит недолгий разговор с ним и побежит.
— А чего горишь? — Настя подбоченилась и притопнула ногой.
— Девку хочу.
— Ишь ты! А какую?
— Молодую.
— А любишь?
— Люблю!
— Полсапожки купишь?
— Куплю!
— Ну, прощай, дружок, не поймаешь!
Она кинулась в темень, стремительная в беге, как летящая стрела, и черная ее фигура едва маячила в густом мраке ночи. Димка почти не видел, как она мчалась, но слышал вблизи ее топот. И бежал, жадно хватая воздух, и очень хотел догнать ее. И схватил ее за ключицы на худых плечах — далеко от кона, на дороге к сельскому кладбищу.
Часто-часто билось у Насти сердце, словно оно выскочило из груди и трепыхалось прямо под суконным шушуном. И Настя не вырвалась из цепких пальцев Димки, обмякла и крепко прижалась к нему. И вдруг коснулась жаркими губами его пылающей щеки.
— Ты что? С ума спятила? — он увернулся от Настиной ласки и отскочил, толкнув ее в упругую грудь. Но на душе было смутно и почему-то радостно.
— Уж и пошутить нельзя, недотрога! — звонко засмеялась Настя и побежала к кону.
А там, где-то в черной темени ночного мрака, уже стояла другая пара — Колька с Асей — и Сила кричал хрипловатым голосом:
— Горю, горю пень!
— А чего горишь? — спрашивала Ася…
Один лишь Филька сидел на земле возле барской ограды, стерег дохляка с запиской и тихо-тихо насвистывал в дудочку старинную песню: «Дуня, Дуня! Дуня-тонкопряха!»
Подошел Минька, следом за ним Витька.
— Неплохо сработали: стекло в кладовке выставили, помелом сунули в царский портрет. Дегтем всю стенку помазали, это точно! А попали в царя либо нет, — впотьмах-то и не видать. Надо тикать! Рыжий Гаврила сейчас лампу запалил!
Быстро миновали больницу, завернули за угол барского сада и впятером повели девчонок на площадь. А Филька задержался и ловко запулил дохляка во двор к благочинному.
Утром благочинный увидал дохлого кота с запиской и схватился за сердце: на листе бумаги Минька хорошо вывел слова Пушкина:
ВЧЕРА, НЫНЧЕ И ЗАВТРА
Утром прошел слух, что бегал Гаврила Силыч к пане Зосе за скипидаром: значит, попало его царю дегтем по рыжим усам!
Учителя долго шептались за стеклянной дверью, вызывали к себе дюндика, потом Фрейберга.
— На фискалов нынче спрос! Вишь, как их пытают? — посмеивался Витька. — Только ничего у них не выйдет! А боюсь я за Аську: прижмут ей хвост, она и нюни распустит. Поговори-ка с ней, — сказал он Димке.
— Зачем же я? Это Колькина девчонка!
— Молчал бы! — Колька зарделся. — А если хочешь знать, так я не хоронюсь, как ты с Настей. Вот пойду и поговорю! — И он окликнул Асю.
— Да что же это делается? — удивился Витька. — Уже и девчонок порасхватали! А мне, выходит, Поля достанется? Так она на ходу спит… С ней и блоху не поймаешь!
Евсеич прозвонил на урок.
Благочинный ловко задрал подрясник, уселся на парту и начал рассказывать всякие байки. Про блудного сына можно было и послушать: как он удрал на чужбину, совсем забыл про своих стариков, шатался невесть где и запаршивел как пес. А потом шепнул ему бог: «Вернись, несчастный, прибейся к дому родителей твоих!» И он вернулся и в слезах облобызал стариковы ноги.