Пулю писали вчетвером. Сам Лёша Любомудров, третьекурсники Гоша Сидоров и Вася Липатов и пришлый инъязовец Стас Котов. Играли так долго, что баланс проигрышей–выигрышей каждого снивелировался настолько, что коммерческого интереса игра уже давно не представляла. Играли просто ради игры. Отчасти и по инерции — всё никак не могли остановиться.
От табачного дыма в головах шумело, как после многодневной пьянки. Окно с видом на всю Москву открывали каждые полчаса, отчего листочки с расписанными пулями летали по комнате как осенние листья в ветреную пору листопада. Хотя как раз стояла самая середина марта: даже отсюда, с одиннадцатого этажа слышны были душераздирающие кошачьи песни.
Мелькали пули, горы, висты и среди них — острокрылые стрекозы. Их, страшно пучеглазых, без устали рисовал Вася, съехавший на какой–то ветви индийской мифологии. Стрекозы в той древней традиции были посредниками между миром мёртвых и живых. Вася уверенно утверждал, что это как бы про математиков. Все его тетради и поля учебников были исчерканы этими глазастыми насекомыми. Он даже в курсовых рядом с фамилией, словно собственный бренд, пририсовывал маленьких стрекоз. И мечтал о дорогой цветной татуировке на левом, чтобы ближе к сердцу, предплечье. Все эти фантазии казались немного смешными, потому как внешне Вася был типичный Вася. Белобрысый, с пышным, немного вьющимся чубом, слегка курносым носом он был похож на всех среднерусских деревенских пареньков вместе взятых. И ещё — на Сергея Есенина, каким его рисуют на рыночных глянцевых открытках.
Во втором часу ночи после особо изнурительной пули, которая бесславно завершилась тремя подряд распасами, все бросили карты. Играть уже никто не мог просто физически, на такси денег не было, а вина достать в такое время нельзя было во всей общаге. Котов, застонав, занял единственное спальное место. И засопел безмятежно, как двоечник перед экзаменом.
Любомудров, повращав тёмно–карими, чуть выпуклыми глазами, всё же не выдержал. С книжной полки, отодвинув двухтомник академика Колмогорова, он достал припрятанную на крайний случай бутылку водки. Похоже, крайний случай как раз наступил сегодняшней ночью.
Выпив и с устатку быстро захмелев, заговорили о привидениях. Сам собою всплыл призрак из старой легенды про шнурки.
Вася завелся с полоборота. Схватив один из листочков, он прямо поверх расписанной пули набросал элементарные формулы. Перво–наперво нужно было вычислить время падения. Они находились на одиннадцатом этаже. Учитывая высоту потолков, плюс высоту университетского вестибюля, решили, что падение происходило с сорока четырёх метров. Быстренько посчитав, Вася выдал результат:
Или, если округлить, три с половиной секунды. Да, не разгуляешься.
Ботинки со шнурками были только на Васе. Сначала он сам попытался уложиться в заданное время. Любомудров, покачиваясь на стуле, щёлкал стареньким секундомером. Выходило никак не меньше пяти секунд. Потом шнурки на Васиных ботинках завязывал Гоша, опустившись на колени. И него получилось четыре с половиной. Любомудров уложился в четыре.
— Это предел, — уверенно заявил аспирант.
— Эксперимент нечист, — вздорно запротестовал Вася. — Нужна экстремальная ситуация. Спорим, уложусь?
И он, решительно встав с дерматинового стула, подошёл к окну и распахнул его. Листочки с пулями, оживившись, вновь закружили по комнате.
— Вася, не дури! — вскочил вслед за ним и Гоша.
— Да вы что, думаете, у меня в голове пуля? — возмутился Вася. — Прыгать я никуда не собираюсь. А вот сидя на подоконнике, завяжу за три секунды. С половиной, — добавил он. — Ну чего, спорим?
— На ящик пива! — вскинулся Любомудров.
— Стоп, мужики, с ума не сходите! — пытался остановить их Гоша.
Но Вася уже забрался на мраморный подоконник и, держась левой рукой за оконную раму, перекинул ноги наружу, на покатый заледенелый козырёк. Вниз посыпались мелкие ледышки. С ускорением в 9,8 метров в секунду.
Гоша было дёрнулся остановить безумного Липатова, но Любомудров, безмолвно приложив палец к губам, остановил его. Спор вступал в действие и третий здесь был лишним.
Секундомер тикал, казалось, со звуком вселенского колокола. Или это в висках стучала кровь, подгоняемая адреналином? Любомудров застыл в позе «тс–с–с», а Гоша с отвисшей нижней губой с ужасом наблюдал, как Васька, скрючившись на ледяной горке, колдует со шнурками. Облачко пара клубилось над ним — Вася дышал осторожно, каждое лишнее движение над сорокачетырёхметровой бездной могло оказаться роковым. Скользили с тихим шорохом потревоженные ледышки и Гоша едва уловил это мгновение — Васька начал тоже скользить вниз. «Ё–ё–ё», — выдохнул он, медленно, как в кино, продолжая сползать по козырьку, цепляясь замёрзшими пальцами за оконный переплёт.