Никто из жителей Тарасова не хотел работать на Гитлера: делали все крайне медленно и плохо, за что оккупанты обзывали нас: «Руссишь швайн».
В деревню Тарасове часто заезжали гитлеровские солдаты на повозках. Мы их прозвали «обозниками». Они бесцеремонно заходили в хату и приказывали:
«Матка, яйка! Матка, шпэк!»
Конечно, на это мы тут же залпом отвечали:
«Никс яйка! Никс шпэк!»
Это им не нравилось. Тогда они сами начинали рыться в наших домах и хлевах.
В годы оккупации мы питались только тем, что удавалось спрятать или зарыть в землю от этих «цивилизованных» зверей.
Назначение оккупационными властями волостным старостой В. И. Лошицкого удивило всех жителей деревни Тарасово и поселка Ратомка.
— Надо же, а еще председателем колхоза был! — говорили одни.
— Да таких вешать мало! — горячась, утверждали другие.
— А на собраниях, до воины, только и слышали от него: «Да здравствует наша Советская Родина!» Одним словом, просмотрели врага, — возмущались третьи.
Действительно, то, что Виктор Иванович Лошицкий стал волостным старостой, для непосвященных было неожиданным и расценивалось как предательство. Немногим было известно, что Виктор Иванович дал согласие на эту должность с ведома патриотов. Иметь своего человека на этой должности в немецком учреждении, в условиях оккупации, многое значило. Секретарем старосты стала комсомолка Аня Бурчак.
Вступив в контакт с оккупационными властями, Лошицкий получил доступ ко многим документам. Главное же — к волостной печати и аусвайсам. Пользуясь своими правами, Виктор Иванович прежде всего определил на должность заведующего ратомской аптеки бывшего начальника аптеки корпусного госпиталя 1-го стрелкового корпуса Ефима Владимировича Саблера, а волостным врачом — бывшего начальника санитарной службы 288-го саперного батальона Филиппа Федоровича Кургаева. Теперь в Ратомке ему надо было подобрать и надежную квартиру. Выбор пал на дом Софьи Фадеевны Озанович. Ее муж погиб в гражданскую войну, и в доме она жила только с детьми.
В один из июльских дней Лошицкий вместе с Саблером зашли к хозяйке их будущей квартиры.
— Здравствуйте, Фадеевна! — с порога приветствовал Виктор Иванович на вид очень суровую и неприветливую Озанович.
— День добрый! — неторопливо и нехотя ответила Софья Фадеевна.
— Как живешь? — старался разговорить хозяйку В. И. Лошицкий.
— Как все.
— К тебе на постой привел хорошего человека. Что скажешь? [пропущены стр. 94—95]
Тарасова почти никто не умирал. Однако почти ежедневно, рано утром, сразу же после окончания комендантского часа, с высокого крыльца канцелярии на носилках выносили двоих-троих «умерших». Опустив голову, сзади носилок всегда следовал Кургаев.
«Похоронная» процессия двигалась медленно в сторону возникшего военного кладбища и обязательно мимо гитлеровского часового и комендатуры.
— Иван капут! — часто слышали они вслед возглас часового. Достигнув места захоронения, процессия останавливалась. Носилки ставились на землю. Потом молча рыли ямы. Завернутые в простыни, одеяла «трупы» спускали на дно неглубоких могил.
Возвратившись с «похорон», Кургаев направлял сведения об «умерших» в немецкую комендатуру с неизменной пометкой «умер от заражения крови». Таких могильных холмов и свидетельств о смерти им было написано немало. А между тем «похороненные» выздоровевшие воины, с фальшивыми паспортами, справками за подписью В. И. Лошицкого и его секретаря А. Бурчак, расселялись в местных деревнях под видом «племянников», «свояков», «дядей», «отцов».
Тех, кто себя чувствовал покрепче, местные патриоты переправляли на север Минщины или на Витебщину.
Бывший раненый командир артиллерийского дивизиона Иван Самуилович Туровец, проживающий ныне в Калининграде, вспоминал:
— После лечения у Кургаева я был помещен к жителю деревни Тарасово Александру Петровичу Исайчуку. Через Мамеда Юсуфова мне была передана справка следующего содержания:
«Выдана настоящая гражданину Туровцу Ивану Самуиловичу в том, что он действительно с 28 июня 1941 года проживал в деревне Тарасово Ратомской волости Минского района. Работал в деревне Тарасово. В чем и свидетельствуют староста Ратомской волостной управы — Лошицкий, писарь — А. Бурчак. 31 октября 1941 года».