- А ты умеешь стрелять из пулемета? - спрашивает командир батальона.
- Так точно, гражданин майор! - отвечаю я не задумываясь.- В партизанском отряде я был первым номером пулеметного расчета, стрелял из немецкого пулемета. Кроме того, знаю много других типов...
- В порядке, в порядке,- прерывает меня майор.- Сегодня же перевести его в первый взвод роты подпоручника Казимерчака. Это все. Выполняйте,- обращается он к хорунжему. Мой командир кивает мне головой: "Идем", но майор останавливает нас и говорит на прощание: - Вот плохо, что каша пригорела. Так делать нельзя. После тяжелых учений солдаты должны получать вкусную еду. А ты, партизан,- грозит он мне пальцем,- помни: войну выигрывают не только винтовкой. Каждый солдат должен делать то, что ему прикажет командир... Ну, идите, а нашивки пришей, чтобы товарищи видели, какое у тебя звание.
Последние приготовления
После передачи дел в хозяйственном взводе, уже в сумерках, являюсь в четвертую роту. Согласно распоряжению командира батальона меня направляют в первый взвод, который выполняет функции внештатной батальонной разведки. Хотя довольно поздно, везде кипит работа. Подразделения готовятся к маршу. Домики из жердей стоят уже без крыш. Снятые плащ-палатки приторочены к вещмешкам, которые ровными рядами лежат вдоль аллейки.
Командир взвода, старший сержант, знакомит меня с моим будущим вторым номером - рядовым Зеноном Краковяком. Затем мы вдвоем направляемся к старшине за пулеметом. По дороге, пользуясь случаем, я внимательно присматриваюсь к товарищу, с которым мы теперь будем составлять одно целое - расчет ручного пулемета.
Оружейный склад уже запакован на повозке. Ищем старшину роты, чтобы получить у него пулемет. Краковяк тем временем расспрашивает меня о семье, о прохождении военной службы - вообще обо всем. Впрочем, похожие вопросы задаю и я. Он загорается, узнав, что я из партизанского отряда, и с интересом спрашивает:
- Как было там, в лесу?
Я обещаю ему рассказать об этом в другой раз, когда будет больше времени.
Краковяк родом из Тарнопольского повята. В 1941 году был призван в ряды Красной Армии и в том же году получил ранение в левое бедро. Потом госпиталь, запасной полк, строительный батальон и снова запасной полк. Когда он узнал, что в СССР формируется польская армия, то добился перевода в наши войска. Месяц назад получил письмо из дому. Родители писали, что брата и сестру немцы отправили на принудительные работы в Германию.
- У меня со швабами,- заключает он рассказ,- свои счеты, и от нас теперь зависит, как быстро мы расквитаемся с ними.
- Побыстрей бы только началось. Половина твоей семьи уже свободна, а моя далеко отсюда, во Влодзимеже. Но там все еще фашисты. Живы ли мать с моей маленькой сестрой? - вздыхаю я.
- Ничего, скоро и твой Влодзимеж освободим. Немцы так драпают, что нам придется поторопиться, чтобы успеть за ними. Мы можем выступить в любую минуту. Я немного разбираюсь в этом. Пробная тревога закончилась, но упаковка манаток важнее, чем сто таких тревог...
Старшина с обозом расположился за поворотом дороги, нам идти до него еще полкилометра. По пути мы разглядываем лагерь, который еще утром сиял безупречной чистотой аллеек. Сейчас же большинство домиков разобраны, а в зарослях стоят замаскированные автомашины, повозки, орудия с запряженными лошадьми - все готово к маршу.
Вот и ротный обоз. Возы нагружены сверх допустимой нормы. Между грудами вещмешков торчат стволы станковых пулеметов. Около одного такого воза-горы стоит старшина и ругает солдат:
- К черту таких повозочных, которые считают, что ротный обоз - это склад для всяких там вещмешков. С перегруженными возами вы в преисподнюю приедете, а не в Польшу! Немедленно сбросить это барахло!
Однако ни один из повозочных не спешит выполнить приказ. Сержанта разбирает злость. Он вырывает из руки ближайшего повозочного плеть и хлещет ею по крупам спокойно стоящих лошадей. Животные резко дергаются, одна из постромок лопается, а воз стоит на месте.
- Я же говорил?! - кричит старшина. Разорванная постромка, вероятно, действует на него умиротворяюще, так как он немного успокаивается и начинает сворачивать цигарку.
Мы на всякий случай некоторое время выжидаем.
- Не торопись,- шепчет Краковяк,- в такой ситуации за что угодно можно получить нагоняй. Лучше пока не показываться ему на глаза.
Однако старшина замечает нас.
- Ты чего здесь, Зенек, торчишь? - обращается он к Краковяку.
- Разрешите доложить, гражданин сержант. Мы пришли получить ручной пулемет. Он,- Краковяк указывает на меня пальцем, - переведен в нашу роту.
- Тоже нашли время, когда пополнение присылать! Все запаковано, а тут ищи им пулемет... А может, и нет худа без добра. При случае поможете мне навести здесь порядок. Все эти вещмешки с возов...
- Слушаюсь! - дружно отвечаем мы и приступаем к делу.
Сгружаем на землю вещмешки, противогазы, каски и даже котелки, с которыми солдаты так неохотно расстаются. Сваливаю с повозки солдатские пожитки, а сам думаю: "Кто потом все это разберет?" И решаю никогда не отдавать под чужой присмотр своих вещей.
Наконец добираемся до оружия. Старшина достает из массивного ящика добросовестно законсервированного "Дегтярева", запасной ствол, приборы для чистки и комплект необходимых принадлежностей, а также две сумки с магазинами. Кроме того, я получаю триста пятьдесят патронов, три гранаты, из них одну противотанковую. Если бы сержант не выдал мне и плащ-палатку, мы не смогли бы всего этого унести.
Солнце уже зашло, когда мы, немного уставшие, возвратились к месту расположения роты. Никто еще не спит. Солдаты занимаются своими делами, чтобы к назначенному дню все было готово. А до этого дня осталось, может быть, всего несколько часов.
Мы с Краковяком пытаемся поудобнее разместиться на мху, чтобы немного поспать, но сон не приходит. Лежим рядом и смотрим в июльское звездное небо. С востока, где-то в вышине, слышится гул самолетов. Тяжелый и ровный, он с каждой секундой нарастает. Краковяк толкает меня локтем:
- Спишь?
- Нет.
- Вероятно, скоро начнется. Должно быть, везут для Гитлера солидные пилюли - все аж дрожит...
- Быстрее бы выступить! Не могу оставаться спокойным при мысли, что там нас ждут...
Мы еще долго обсуждали предстоящий марш на запад.
С утра приступаем к упаковке нашего снаряжения. Усердно чистим полученный вчера пулемет, набиваем магазины, тщательно проверяя каждый патрон. Затем сворачиваем шинели. У меня это получается не очень ловко: скатанная шинель слишком толстая. В конце концов я машу на это рукой в надежде, что все как-нибудь обойдется.
После завтрака узнаю, что через час построение в полном снаряжении. Только тогда убеждаюсь, как мне не хватает еще солдатской сноровки. Со страхом смотрю на массу различных вещей, которые я должен нести на собственной спине. Почти подавленный, вспоминаю недавние времена, когда вместо всего этого у меня был только пулемет с несколькими магазинами да кусок хлеба с салом. А тут тяжелый вещмешок с патронами, плащ-палаткой, бельем, куском мыла, полотенцем и портянками. Ремень давит под тяжестью гранат, запасного ствола к пулемету и лопатки. Тяжелый пулемет торчит над каской, которая при каждом движении съезжает на нос. Вдобавок плохо скатанная шинель немилосердно трет шею. И это еще не все: я просто не знаю, куда повесить противогаз.
Построение начинается, а я еще не готов. Стою во второй шеренге и молюсь всем святым, чтобы меня не увидел командир роты.
А тем временем перед строем появляются командир четвертой роты вместе с майором Дроздовым и его заместителем по политико-воспитательной работе. После принятия рапорта о готовности роты к маршу командир батальона говорит:
- Сейчас посмотрим, как она готова. Первая шеренга, пять шагов вперед!
Краковяк, который, как щитом, заслонял меня от вездесущего взгляда комбата, делает пять шагов вперед - и я оказываюсь теперь как на витрине. Майор проходит между шеренгами и каждую секунду останавливается. - Плохо, плохо...- повторяет он.- Так далеко не уйдем. Вот, пожалуйста, рота готова... А, здесь и мой разведчик! - слышу над самым ухом.- Что, хуже было в хозяйственном взводе котлы чистить? Ну и вид у вас!