Вскоре monsieur Русло отказался от своей должности и уехал: его пригласили репетитором латинского языка в богатый пансион Жакино́ в Петербурге.
Третий гувернер, monsieur Шеде́ль, пробыл весьма короткое время. Он имел прекрасные рекомендации, был вежлив, добродушен, с Александром обращался мягко и предоставлял ему достаточно свободы. Александр был им доволен, хотя и замечал, что француз и сам не особенно тверд в науках, которые преподает. Французскую грамматику он задавал по книжке, а латинским языком почти не занимался, так как, по-видимому, совсем его не знал.
Один пустой случай помешал дальнейшему пребыванию покладистого гувернера в доме Пушкиных.
Испортились столовые часы, и Сергей Львович собирался уже послать Никиту-ламповщика за мастером к Ферье́. Но находившийся тут же monsieur Шедель скромно предложил свои услуги.
— Если monsieur позволит, — сказал он, — то я взглянул бы на механизм. Может быть, и не нужно мастера.
Сергей Львович несколько удивился.
— Вы умеете чинить часы? — спросил он, приподняв брови.
— Приходилось, — с приятной улыбкой отвечал француз.
Он принес из своей комнаты какой-то мешочек с инструментами и принялся за работу. Через полчаса, когда Сергей Львович зашел в столовую, маятник на часах исправно щелкал по-прежнему.
— Voilá tout![50] — с некоторым самодовольствием сказал француз.
Сергей Львович был в восторге, что у француза оказались столь разнообразные способности, и в самых лестных выражениях изъявил ему свою признательность.
— Какой талант! — восклицал он. — Да вы настоящий механик!
— Старая привычка, monsieur, — отвечал польщенный француз. — Смею уверить, на моей родине, в Невшателе,[51] не было лучших мастеров, чем мы с братом.
— Как так? — изумленно спросил Сергей Львович.
— Мы поставляли часы в самые лучшие магазины Парижа, — простодушно пояснил француз.
Сергей Львович вдруг отчего-то рассердился.
— А, вот что! — проговорил он.
Постоял на месте в каком-то недоумении, ковырнул рукой в воздухе и быстро удалился.
— Наш гувернер, можешь себе представить, — сказал он вечером Надежде Осиповне с меланхолией в голосе, — оказывается, просто-напросто часовщик, un horloger. Вот сюрприз!
После этого Сергей Львович стал присматриваться к monsieur Шеделю и, застав его однажды играющим в дурачки с Никитой, тотчас его уволил.
Новых гувернеров больше не искали. Думали отдать Александра в какое-нибудь учебное заведение. Об этом говорилось каждый вечер за чаем.
Надежда Осиповна стояла за московский Благородный пансион, но Сергей Львович не соглашался. Он хотел везти сына в Петербург в иезуитский коллегиум.
— Отцы иезуиты — люди просвещенные, — говорил он. — Что ни говори, европейцы. Et puis sa donne la position.[52] Оттуда прямая дорога в дипломаты, в министры. Вот только плата чересчур велика, — добавлял он со вздохом.
Этими разговорами, впрочем, дело и ограничивалось. А пока все шло по-прежнему: приходил в назначенные часы отец Беликов, мисс Бэли давала английские уроки и водила детей гулять в Юсупов сад, няня укладывала их спать и будила по утрам. Что же касается французского языка, то преподавать его взялся сам Сергей Львович. Он начинал было с грамматики, но быстро переходил к литературным примерам и, забывшись, декламировал сцену за сценой из Расина или Вольтера. Дети, как бывало в детстве, чувствовали себя, как в театре: хлопали в ладоши и стучали ногами, выражая свое удовольствие. На шум являлась Надежда Осиповна. Она заглядывала в класс и укоризненно качала головой. Этого было достаточно: Сергей Львович спохватывался и тотчас же пускался сбивчиво толковать какое-нибудь грамматическое правило.
Но вот в «Московских ведомостях» было опубликовано сообщение об открытии Лицея — нового, совсем особенного учебного заведения, предназначенного для избранных дворянских детей, — и тотчас все было решено. Говорили, что помещение Лицея будет в самом дворце, в Царском Селе, что там будут воспитываться великие князья, младшие братья государя. Самое слово «Лицей» ласкало слух: оно напоминало о Древней Греции, об искусстве и философии. А главное, все это на казенный счет. Это особенно понравилось Сергею Львовичу.
— В Лицей, конечно, в Лицей, — говорил он за столом. — Вот куда мы определим Александра… Он должен поднять значение нашей фамилии. Что я такое? Гвардии майор в отставке, а теперь комиссариатский чиновник 7-го класса, «коллежский асессор»…