Между тем в Лицее происходили свои события. Менялись лица. Уволены были Иконников — за пьянство и Пилецкий — по требованию лицеистов.
Взятие Парижа совпало со смертью директора Лицея Василия Федоровича Малиновского, неожиданно скончавшегося на пятидесятом году жизни от «нервной горячки», по словам доктора Пешеля. Его хоронили в Петербурге, и лицеисты провожали тело его до заставы. Смерть Малиновского поразила лицеистов. Его любили. Он создавал в Лицее домашнюю обстановку, отечески обращался с лицеистами. В нем лицеисты находили защиту от преследований Пилецкого. Он был отцом их товарища Ивана Малиновского.
Пушечный салют возвестил о победоносном окончании войны. В Царском Селе было устроено праздничное гулянье. Была весна. На траве около пруда в парке сидели Александр, Жанно, Кюхля и барон.
— Читали, господа, в «Сыне Отечества», — говорил Жанно, — что сказал государь французскому сенату: «Я друг французского народа и защитник его свободы».
Дельвиг, лежа ничком, отозвался:
— Лучше ничего и не скажешь.
Александр, подбирая камешки и бросая их в воду, сказал:
— Что ни говори, а молодец наш царь, дай бог ему здоровья.
Вдали проходила барышня в соломенной шляпке. Александр поклонился ей. Она улыбнулась и пошла своей дорогой. Александр сделал движение, чтобы бежать за ней, но его со смехом обхватил Жанно:
— Стой, не пущу!
— Оставь, Жанно!
— Ах ты мой милый Сердечкин! — говорил Жанно.
Александр вырвался и умчался. Дельвиг посмотрел вслед:
— Куда это он?
Жанно хлопнул его по плечу.
— Надень очки.
Дельвиг ответил:
— Нельзя. Требуется высочайшее разрешение. Очки — вывеска вольнодумства. А впрочем… — улыбаясь, достал из кармана очки и посмотрел: — А! Теперь вижу.
Александр гулял с Наташей, крепостной актрисой графа Толстого. Он был оживлен, весел, в непрерывном движении. Увидел беседку, окруженную высокими кустами сирени, и бросился туда. Самые пышные ветки торчали наверху. Он взобрался по колонне на покатую крышу беседки.
— Упадете! — вскрикнула Наташа.
— Я? Никогда, — с гордостью ответил Александр, — ведь я обезьяна!
Он спрыгнул с сиренью и подал ей. Наташа с радостью сказала:
— Как пахнет!
Александру не терпелось; он не мог оставаться в покое и показал ей на скамейку вдали.
— А ну-ка!
Наташа побежала. Александр пропустил ее вперед, а потом попробовал перегнать. Но не тут-то было! Оказалось, Наташа бегает быстро. Оба в одно время упали на скамейку. Наташа, запыхавшись от бега, запрятала лицо в сирень:
— Как пахнет!
«Прелесть Наташа», — думал Александр, возвращаясь в Лицей.
Была лекция профессора российской словесности Кошанского. Кошанский был временно назначен на должность директора. Он объявил, что послеобеденные часы отводятся на сочинение стихов, а кто совсем не умеет — пусть занимается другими письменными упражнениями.
— Надеюсь, мсье, — говорил он, расхаживая по классу, — лицейская муза не останется в долгу перед отечеством и чувства, одушевляющие нас, найдут себе выражение в торжественной оде.
Александр, улыбаясь про себя, писал что-то на клочке бумаги. Сидящий рядом с ним барон Дельвиг старался рассмотреть своими близорукими глазами, что пишет сосед, но тот хлопнул его бумажкой по носу.
— Я жду от вас, мсье, — продолжал Кошанский, — оды на взятие Парижа. Прежде всего вас, мсье Илличевский.
Спокойно и почтительно встал Илличевский. Кошанский прошел дальше.
— Вас, мсье Кюхельбекер.
Кюхля дернулся, точно со сна: вскочил, взъерошил волосы.
— Вас, барон Дельвиг.
Барон лениво приподнялся.
— И особенно вас, мсье Пушкин. Мне известен ваш прекрасный талант, который вы, к сожалению, тратите на безделки.
Воспользовавшись минутой, Дельвиг стащил у Александра листок и поднес его к своим близоруким глазам.
Александр, вставши, как полагается при обращении профессора, обернулся, вырвал листок у Дельвига и потом как ни в чем не бывало продолжал писать, незаметно роняя клочки бумаги на пол.
Прошла неделя. В перерыве между лекциями Александр снова встретился с Наташей в парке. Но Наташа была в дурном настроении и быстро распрощалась.
— Куда? — спросил Александр.
— Учить ролю, — уныло ответила она.
— Успеете.
— Нельзя. Барин рассердится.
«Крепостная», — подумал Александр.
Она прибавила тихо:
— Наш граф.
— Я вас провожу.
Но Наташа как будто рассердилась:
— Нехорошо. Я ведь не барышня. Прощайте!