Забрал мундир и ушел.
Александр и Жанно одновременно спрыгнули со своих постелей, одновременно занесли руки, чтобы постучать, и одновременно отвели их обратно. Александр кусал ногти. Жанно теребил затылок. Наконец постучали оба вместе.
— Потише, Александр, — сказал Жанно.
— Жанно, милый, голубчик, верный друг мой! Прости!
— Да я же виноват.
— Неправда! Я виноват! У меня бешеный нрав. Африканский характер.
— Да, а я, зная…
— Молчи, молчи, молчи! Ты, Жанно, лучший из людей. Благороднейший… — Голос его дрогнул. — Я… Я тебя уважаю, Жанно…
— А я тебя люблю, Александр. Люблю, как никого на свете! Люблю за то, что ты… — не зная, что сказать, он закончил, улыбнувшись, — что ты такой африканец…
Оба были растроганы. Помолчали. Вдруг Александр сказал:
— Вот что! Отпразднуем нашу мировую пирушкой! Фома устроит нам. Он мастер.
Жанно засмеялся:
— Прекрасно! Так спать?
— Спать.
Оба завернулись в одеяла.
Через минуту Александр высунул голову:
— А какая прелесть Наташа!
Жанно ответил:
— Она велела тебе кланяться.
Александр засмеялся.
— Прелесть! — еще раз повторил он.
— Так спать? — спросил Жанно.
— Спать, — радостно ответил Александр.
VIII. Дружеская пирушка
Летом 1814 года была получена зелененькая книжка журнала «Вестник Европы», и Александр имел удовольствие прочитать на видном месте свое стихотворение «К другу стихотворцу» с подписью «Александр Н. к. ш. п.». Конечно, все сразу догадались, чьи эти стихи. Чинно и важно стояли печатные буквы, придавая особый вес словам. Два дня Александр любовался ими. Стихотворение в печати имело внушительный вид. Автор отговаривал своего друга от написания стихов. Но как же так? Он сам обращается к другу в стихах?
Пятнадцатилетний автор сам понимал комичность своего положения и приводил в пример выпившего священника, который отвечает своим прихожанам:
Это была игривая насмешка над собственным пристрастием к стихам. После этого забавного примера голос автора звучал солидно и рассудительно:
По случаю примирения и напечатания стихотворения Александр и Жанно решили наконец выпить гоголь-моголь. Достали с помощью Фомы бутылку рома, добыли яиц, натолкали сахару, и началась работа у кипящего самовара, принесенного Фомой.
Кроме Александра и Жанно, в вечерней пирушке принимали участие и другие: Малиновский, по прозвищу «Казак», Дельвиг, Яковлев-паяц. Пришел и Кюхля.
После приготовления гоголя-моголя Фома постоял немного, а потом ушел. Первые стаканы были выпиты при общем хохоте чистого веселья. Жанно, разливая гоголь-моголь, провозгласил:
— Господа, по второму стакану!
Все подставили стаканы, кроме Кюхли. Раздались смеющиеся голоса:
— Кюхля пьян без вина!
— Дайте ему кофе!
— С молочком!
— Господа, тише!
Жанно многозначительно сказал:
— За нее!
Александр радостно кивнул головой и выпил залпом.
Барон надел очки и посмотрел на свой стакан, в котором жидкости было не более половины:
— Э! Э! Эдак опьянеть можно!
Раздался смех. Дельвиг душил Кюхлю:
— Так то вино, — смеясь, сказал Казак-Малиновский, — а это гоголь-моголь!
— Пушкин, стихи! — воскликнул Дельвиг. — Видишь, Кюхля не пьет. Он пришел ради твоих стихов.
Александр достал рукопись. Кюхля в жадном ожидании выставил ухо. После детской золотухи он плохо слышал на правое ухо. Дельвиг причмокивал:
— Твои стихи, Саша, пьянят лучше вина!
Александр начал:
Тихонько растворилась дверь, и вошел Комовский. Никто его не заметил — все заслушались стихов. Комовский окинул глазами комнату и мигом все понял:
— Что это вы, господа? Как не стыдно! Вы роняете достоинство Лицея!
Все на него оглянулись. Раздались голоса:
— Ступай к черту!
— Лиса-проповедница!
— Фискал! Ябедник!
Комовский, разобиженный до слез, ответил: