Юность Пушкина

И вот появилась тень друга:

Мечты сменялися мечтами,
И вдруг — то был ли сон? — предстал товарищ мне,
Погибший в роковом огне
Завидной смертию, над Плейскими струями…

Батюшков закончил чуть не со слезами:

И все душа за призраком летела,
Все гостя горнего остановить хотела;
Тебя, о милый брат, о лучший из друзей!

Александр сидел на кровати и задумчиво слушал. Батюшков быстро ходил взад и вперед, нервно ероша волосы, и вдруг остановился перед Александром.

— Живи, как пишешь, — заговорил он, — и пиши, как живешь, — вот мое правило. Иначе все отголоски лиры твоей будут фальшивы. Моя область — легкая поэзия. Больше я ничего не могу. А ты чего желаешь?

— Для забавы пишу сказку о Бове, — ответил Александр. — Во вкусе Вольтера.

— Уступи «Бову» мне, — сказал Батюшков. — Я ищу сказочных сюжетов, чтобы хоть немного расширить область своей элегии. У меня другого способа нет. Сказочные сюжеты — не твое дело.

Александр не думал продолжать «Бову» и беззаботно уступил сюжет Батюшкову.

Заговорили о том, издают ли лицеисты свой журнал. Александр показал красные номера журнала «Лицейский мудрец»; на каждом номере была помета: «Печатать позволяется. Цензор — барон Дельвиг». «В типографии В. Данзаса». Это обозначало, что барон Дельвиг составлял номер, а Данзас, как ни на что другое не способный, переписывал его. Участия Александра не было. Он печатал свои произведения в «Российском музеуме».

Батюшков улыбался, читая все это. По уходе Батюшкова Александр долго еще оставался в поэтическом настроении. Точно все пело и внутри, и кругом него. Пела и полка книг под черной тафтой над кроватью. Александр почувствовал себя совершенно здоровым. Он очинил перо и стал писать, перемарывая и исправляя:

Укрывшись в кабинет,
Один я не скучаю
И часто целый свет
С восторгом забываю.
Друзья мне — мертвецы,
Парнасские жрецы;
Над полкою простою
Под тонкою тафтою
Со мной они живут.
Певцы красноречивы,
Прозаики шутливы
В порядке стали тут.
Сын Мома и Минервы,[68]
Фернейский злой крикун,[69]
Поэт в поэтах первый,
Ты здесь, седой шалун!
Он Фебом был воспитан,
Издетства стал пиит;
Всех больше перечитан,
Всех менее томит;
Соперник Эврипида,
Эраты[70] нежный друг,
Арьоста, Тасса внук —
Скажу ль?.. отец Кандида[71] —
Он все; везде велик
Единственный старик!

— Прелесть, — прошептал Александр.

В Царское Село неожиданно приехал Жуковский и подарил Александру книжку своих стихотворений с надписью: «Молодому чудотворцу Александру Пушкину от автора». Александр был тронут и крепко прижал к груди его руку. Он узнал эту мягкую, теплую руку, запомнил ее с Москвы.

— Милое, живое творенье! — воскликнул Жуковский, обнимая Александра. — Ты надежда нашей словесности, будущий гигант, ты всех нас перерастешь.

Он был очень доволен обращенными к нему последними стихами «Воспоминаний в Царском Селе» и прочел их наизусть:

        О скальд России вдохновенный,
        Воспевший ратных грозный строй,
В кругу друзей твоих, с душой воспламененной,
        Взгреми на арфе золотой!
Да снова стройный глас герою в честь прольется,
И струны трепетны посыплют огнь в сердца,
И ратник молодой вскипит и содрогнется
        При звуках бранного певца.

Это у тебя в руках «арфа золотая», — сказал Жуковский. — У тебя есть общий предмет, а у меня в «Певце во стане русских воинов» — сплошная лирика, посвященная отдельным героям.

Жуковский не узнавал в Александре прежнего московского мальчика, любителя стихов, а знакомился с ним, как с новым молодым поэтом Александром Пушкиным и разговаривал с ним, как с равным.

Александр с гордостью записал в дневнике: «Жуковский дарит мне свои стихотворения».

Жуковский не раз навещал Александра, когда приезжал в Царское Село, где он давал уроки в царском семействе. В следующий приезд Александр поднес Жуковскому послание, которое начиналось так:

Благослови, поэт!.. В тиши парнасской сени
Я с трепетом склонил пред музами колени,
Опасною тропой с надеждой полетел,
Мне жребий вынул Феб, и лира мой удел.

68

Мом — в греч. мифол. бог насмешки и порицания; Минерва — богиня мудрости.

69

Фернейский злой крикун — французский писатель Вольтер. Вольтер жил в имении Ферней подле Женевы.

70

Эрато — в греч. мифол. богиня любовной поэзии.

71

«Кандид» — ироническая сказка Вольтера, где действует «философ» Панглос, который проповедует, что «все идет к лучшему в этом лучшем из миров», так как все совершается по необходимости. После всех злоключений героев Панглос рассуждает, обращаясь к Кандиду: «Если бы вы не были изгнаны из прекрасного замка здоровым пинком ноги в зад за любовь к Кунигунде, если бы вы не были взяты инквизициею, если бы вы не обошли пешком всю Америку, если бы вы не нанесли хорошего удара шпагой барону, — вы не ели бы здесь ни цедры в сахаре, ни фисташек». Кунигунда постарела и подурнела, но Кандид женится на ней по добросовестности, несмотря на сопротивление брата ее, барона, который требует от супруга своей сестры, чтобы тот имел 70 поколений баронских предков. На рассуждения Панглоса Кандид отвечает кратко и выразительно:

— Это хорошо сказано, но надо возделывать свой сад. (Прим. автора.)