Император Александр I прогуливался с ним по аллеям парка и объяснял, что такое Лицей. Впереди, высунув язык, бежала черная собачка Шарло, а сзади шел военный министр граф Аракчеев. Красный нос его то и дело вдвигался между императором и Энгельгардтом.
Журчала ручейком речь императора:
— Фролова я уволил потому, что его способы были слишком грубы и просты. Я на тебя надеюсь, Егор Антонович. Ты того же достигнешь иными способами. В мягких перчатках. Понимаешь?
Император коснулся руки собеседника и остановился, позвав собачку:
— Сюда, Шарло, сюда!
Собачка подбежала, ласкаясь, и завиляла хвостиком.
Император продолжал:
— Цель Лицея с самого начала была непонятна и извращена. Мне нужно было подготовить людей, привычных к условиям двора. Дворян, одним словом, верных престолу, а не семинаристов и разночинцев.
Энгельгардт слушал, опустив голову. Граф Аракчеев вставил свое веское слово:
— Необходимо прежде всего приучить воспитанников к фрунту.
Император рассмеялся и потрепал его по плечу:
— И, кроме того, к исполнению придворных обязанностей. Я думаю поручить им дежурства при императрице. Это польстит их честолюбию. — Император взял под руку Энгельгардта и пошел дальше. — Профессора Куницына я уволю, — сказал он. — Под видом естественного права он преподает республиканские учения. Он прямо отрицает крепостное право и хочет превратить крепостных крестьян в откупщиков, снимающих землю у помещика. Потом, что такое воспитанник Пушкин? — продолжал император. — Про него дурно говорят. Он пишет вольнодумные стихи про свободу, участвует в гусарских пирушках…
— Я предупрежу его, — запинаясь, ответил Энгельгардт.
Александр гулял в парке с Жанно. Они разговаривали о будущем.
— Любишь ты гадать о будущем, — говорил Александр. — Как ты думаешь, куда нас разбросает судьба?
Жанно ответил шутливо:
— Я пойду в гусары.
Александр рассмеялся и сказал:
— А я буду ползти в асессора.[72]
— А вот Горчакова будущее ясно, — заметил Жанно, — этот прямо в министры.
Александр печально произнес:
— Пройдет незаметно год, и мы сразу, с лицейского порога, вступим в жизнь.
Летом Александр чувствовал себя несчастным и одно за другим писал грустные стихотворения.
Он много гулял с Катей Бакуниной, читал ей свои стихи, которые она задумчиво слушала.
— Искренне и хорошо, — отзывалась она. — Но мне жаль вашей грусти.
— Что делать? — отвечал Александр.
— Знаете, — сказала Катя, — из ваших стихов мне больше всего нравится «Городок». Там вы свободно отдаетесь чувству. Хороши «Воспоминания в Царском Селе»: Царскосельский парк, куплет о Москве — все это очень хорошо, но, понимаете, слишком парадно, торжественно… Я отдаю преимущество личным чувствам.
— А личные чувства — это любовь, — тихо сказал Александр.
Они вдвоем дошли до беседки и уселись на скамейку. Александр положил свою руку на ее руку. Катя вдруг обняла Александра и поцеловала его в щеку.
— Бедный мальчик! — проговорила она.
Александр крепко обхватил ее за талию и молча прижал к себе.
— Вот счастье! — пробормотал он.
— Ну что? Виден «горестям конец»? — спросила она с веселой улыбкой. — А теперь пойдем домой.
— Да, «горестям уж виден и конец»! — радостно воскликнул Александр,
XII. Прощание с Лицеем
Граф Варфоломей Толстой жил широко. У него были дачи в Царском Селе и в Петербурге на Крестовском острове. Много тратил он на свой крепостной театр. Его имение пошло в уплату за долги. Крепостной театр был продан. Наташу купила какая-то помещица Дементьева из Осташковского уезда. Тверской губернии. Она была из купчих и вышла замуж за разорившегося дворянина, который женился на ней потому, что она была богата.
Александру было очень больно, что его Наташа попадет в руки грубой, необразованной барыни. Правда, ей хотелось в деревню собирать грибы, ходить в платочке. Но это были мечты, детские воспоминания… Она привыкла к городской обстановке, к образованным людям, к театру… Нет, этого нельзя допустить! Но что же делать? Где «естественное право», которое преподает Куницын?
«Никто не может приобрести право собственности на другого человека, — говорил Куницын, мягко улыбаясь, — ни против воли, ни с его на то согласия, ибо право личности неотчуждаемо».