Кюхля был тронут. Он подошел к Дельвигу и прошептал:
— Я даже не ожидал от тебя таких стихов! Да, неправде — нет! Неправде — нет! Неправде — нет!
…В келье Александра стоял раскрытый скромный сундучок, куда он с трудом укладывал книги с полки. Полка еще висела над кроватью, но черная тафта уже была снята.
Впереди — жизнь! Но дорога́ привычка к помещению Лицея и ко всем вещам! Александр пошел проститься с больным Жанно, который еще оставался в лазарете. Они расцеловались. Потом Александр прошел по всем внутренним помещениям Лицея: по лестнице, по пустым классам со сдвинутой кафедрой и нестертыми математическими формулами на классной доске.
Он пошел проститься и с Бакуниной.
Она заметила его и вышла навстречу. Оба совершили небольшую прогулку в парке. Александр с чувством поцеловал ее руку.
— Я вас не забуду, — сказал он.
— И я вас также, — ответила она, зарумянясь и вполне серьезно.
Чаадаев приготовил на прощанье жженку.
— За вольность, друзья, — воскликнул он, — и за ее певца Александра Пушкина!
Александр вскочил, поднимая бокал:
— За вольность! Ура!
Залпом выпил бокал и швырнул его в камин. Бокал со звоном рассыпался на куски. Кюхля по этому поводу решил выпить.
— За вольность! — закричал он неистово и добавил, обнимая Дельвига: — Неправде — нет! Неправде — нет! Неправде — нет! Это наш завет на всю жизнь!
Александр уезжал пока на родительскую квартиру, в Петербург, а осенью предполагал с родителями отправиться в деревню, в село Михайловское. Он ехал на тройке вместе с Кюхельбекером, Малиновским и еще некоторыми лицеистами. На дороге они поравнялись с деревенской телегой, на которой сидела, закутавшись в платок, Наташа. Что-то зажглось в душе Александра. Он велел ямщику задержать тройку и крикнул изо всех сил:
— Наташа, мы никогда тебя не забудем. Будь уверена, мы тебя освободим! Освободим!
Кюхля тоже вскочил и с упоением вскричал:
— Неправде — нет! Неправде — нет! Неправде — нет!
И грянул лицейский гимн:
Так вступал в жизнь юный поэт Александр Пушкин — с правдой в душе и с глубокой ненавистью к неправде.
