— Ты поосторожнее с ним, он злой, — сказала крестная.
Она привела Ергуша в сени, усадила на лавку. Принесла ему крынку с кислым молоком:
— Хлебай!
И вышла во двор.
Ергуш любил кислое молоко. Пил, сколько в живот влезло. Пес уселся рядом, серьезный и величественный. Украдкой косил глаза на Ергуша.
Ергуш вышел, когда уже не в силах был больше пить.
На просторном дворе стояли две телеги: простая и с бортами. Пахло овечьим навозом. Слева тянулись овчарни, теперь пустые. Справа всю длину двора занимал жилой дом. А сзади помещались коровник и конюшня. Большой рубленый овин замыкал двор.
Во дворе кудахтали куры, бродили вперевалку утки. Крякали хрипло, таинственно. Погружали клювы в навозные лужи, копались, непрестанно что-то искали.
В коровнике лежал один теленочек — беленький, с рыжими пятнами. Коровы ушли на пастбище. Теленок смотрел на Ергуша грустными водянистыми глазами. Ергуш стоял в открытых дверях, разговаривал с ним. Теленок тихонько мычал.
В конюшне две упитанные буланые лошади пережевывали сечку. Фыркали, ударяли копытами в настил. Ергуш видел: конюшня большая, много стойл. Наверное, здесь живет много лошадей, только сейчас их нет дома.
Ергуш приоткрыл ворота, скользнул в овин.
Из овина слышались странные звуки: чак-чак-чак… Звуки были неровные, слабые. Ергуш приоткрыл ворота, скользнул в овин. Там была крестная. Она крутила колесо соломорезки, резала солому. Ей было трудно.
Ергуш молча встал к машине с другой стороны, к большому колесу. Ухватился за ручку, начал крутить быстро, сильно. Крестная не выдержала, отпустила ручку, сказала:
— Ого, сила у тебя как у мужика! Хороший вырастает работник. Крути!
Ергуш скинул кабаницу, взялся как следует. Ножи соломорезки зачавкали часто, равномерно. Крестная проворно развязывала снопы, укладывала, подавала солому. Из-под ножей потоком лилась золотая сечка.
ТРИ СЫНА
К обеду во двор въехали две пары лошадей, запряженные в простые телеги, без бортов. Одна пара гнедая, другая буланая. На лбу у лошадей белые лысины.
На телегах сидели три сына крестной Будачи́хи и старый работник. Они выпрягли лошадей, отвели в конюшню и пошли обедать.
Крестная наполняла галушками глубокие миски. Ергуша домой не отпустила — подала ему тоже миску и деревянную ложку. Стали есть, выскребали миски ложками. Сидели на лавках вокруг большого стола. А работник То́маш ел за отдельным столиком у двери. У него была самая большая миска. Он горбился над ней и покряхтывал.
У ног Томаша возился со своей миской Казан. Он быстро опорожнил ее, стал вылизывать, миска под его языком крутилась юлой. Полизал дно, а там уже ничего нет. Потянулся, зевнул и медленным шагом удалился во двор — спать в тени под телегой.
За столом никто ни слова не проронил. Сыновья крестной Будачихи оглядывали Ергуша, только глазами расспрашивали. Он тоже молчал, работал ложкой да украдкой поглядывал на Будачей. Прикидывал, что за люди, сильные ли…
Старший, Ондрей, носил под носом короткие темные усики. Хмурился. Такой взрослый, а не женат. Наверное, он очень сильный, самый сильный из братьев. Грудь у него широкая, походка грузная.
Среднего звали Яно; этот все улыбался добрыми глазами, Лицо у него было бритое, нос длинный, с горбинкой. Он приветливо смотрел на Ергуша.
Младший, Йожо, был щеголь. Сапоги начищены, рубашка — как снег. Хотел, видно, нравиться девушкам, на Ергуша почти не обращал внимания и гордый был, как породистый конь.
Длинноносый Яно доел первый и сказал:
— Бревна мы свезли под самый лес. После обеда пойдем лошадей купать. Пойдешь с нами? — обратился он к Ергушу.
— Пойду! — ответил тот.
— Это сын моей крестницы. Солому резать помог мне, хороший работник.
Ергуш покраснел от похвалы. А крестная прибавила еще:
— Не подпускайте его к Пе́йо, как бы не лягнул.
Все встали. Длинноносый Яно взял с собой Ергуша.
— Пойдем, — сказал он. — На речку пойдем.
ВПЕРВЫЕ ВЕРХОМ
Яно вывел из конюшни пару буланых с лысинами на лбу и сказал:
— Это мои кони, Фе́ро и Ми́шо. Возьмись за гриву, вскочи и держись хорошенько.
Ергуш левой рукой ухватился за гриву Феро, подпрыгнул, навалился на спину лошади и сел верхом. Яно вынес ведро, положил в него скребницу и гребень, взял Феро и Мишо под уздцы и повел со двора, весело посвистывая.
Лошади, упитанные, здоровенные, как колоды, шли валко. Мишо время от времени притирался боком к Феро, придавливая ногу Ергуша. Ергуш терпел, ничего не говорил. Думал: «Подстегнуть бы коней, галопом бы поскакать, чтоб пыль столбом… Полететь вихрем…»