— Говорил я, мы еще встретимся! — сказал он. — Со мной не связывайся!
Матё схватил Ергуша под мышки, попытался поднять. Нацко перестал хныкать, принялся помогать ему. Поставили Ергуша на ноги, повели по краю поляны, вдоль сада. Ергуш едва брел, ноги у него дрожали.
— Ты, может, и сильный, — ехидно говорил Матё Клещ, — да я-то злее. Ни на что не гляжу, я и убить могу.
Ергуш молчал, стараясь идти самостоятельно. Ноги перестали дрожать, ступали увереннее. Попробовал руки — сила возвращалась. И боль в локте проходила. Они были уже возле верб, на том месте, где зимой со Штефаном Фашангой отводили воду на поляну. Тут Ергуш вырвался — злость закипела в нем, — схватил Матё, приподнял, бросил в канаву. Матё воткнулся лицом в ил. Нацко заплакал, захныкал, заметался над канавой.
Матё Клещ выбрался из канавы. Лицо у него было все в иле, только колючие глазки сверкали, стучали белые зубы. Он завизжал нечеловеческим голосом, рванулся к садовой ограде, вырвал из нее камень с голову величиной. Визг перешел в рев, он кинулся к Ергушу — остановился в двух шагах. Пригнулся, поднял камень, но не бросил: хотел обмануть, заставить Ергуша уклониться и тогда поразить его. С дикой злобой смотрел он ему в лицо.
Ергуш, слегка побледнев, не спускал глаз с камня. Не двигался. Он уклонится тогда лишь, когда Матё швырнет. В последний миг. Не раньше — раньше будет ошибкой.
Матё Клещ взревел еще громче, хриплым голосом. Пригнулся, метнулся вперед — бросил…
Огромный камень мелькнул перед самыми глазами Ергуша — он мгновенно лег лицом вниз. Камень пролетел мимо, Матё Клещ кинулся прочь. Ергуш стрелой пустился за ним, догнал, схватил за плечи.
— Убью! — срывающимся голосом орал Матё.
— Нет, — спокойно сказал Ергуш. — Не убьешь.
Он помолчал и добавил:
— Я тебя обижать не стану, у тебя мачеха.
И, отпустив Матё, вернулся к Нацко.
Матё Клещ стоял понурившись, смотрел в землю. Потом вдруг бурно заплакал и побрел через Катрену. Всхлипывая, он свернул к реке, умылся. И затих. Посидел на камнях, потом пошел обратно к вербам. Лицо у него было серьезное, застывшее. Под вербами Ергуш и Нацко мыли в канаве ноги.
— Давай дружить, — сказал Матё, подойдя к Ергушу.
На лице у него уже не было злобной ухмылки. Он протянул Ергушу руку.
— Я тебе больше не верю, — тихо сказал Ергуш. — Ты со спины нападаешь.
— Честное слово, не буду! — воскликнул Матё. — Давай подружимся, никого тогда не будем бояться…
Ергуш принял его руку.
Вечерело. Сумерки ложились на мокрую траву. Бойцы провожали друг друга домой. Насвистывали, смеялись — как смешно они подрались. Больше этого никогда не будет…
ГУСИНЫЕ ЛАПКИ
Матё Клещ-Горячка свистел под забором. Удивительно умел он свистеть отрывок из разбойничьей песенки — с трелями, с переливами. Трудно было подражать ему.
Ергуш вышел на дорогу; мальчики начали шептаться, секретничать.
— Я двух гусей убил, — доверительно рассказывал Матё. — Никому не говори! Плавали они на воде, целое стадо. Я выдернул жердину из фасоли — и швырь! Гуси — кто куда, будто пальнули в них. А двое крылья раскрыли, шеи вытянули, и понесло их водой…
Матё руками размахивал, показывал, как было дело. Улыбался ядовито.
Ергуш смотрел на него в недоумении.
— Я знаю, чьи гуси-то были, — продолжал Матё. — Лавочниковы! Я ему недавно камень на крышу закинул, нечаянно. Выскочил, гадина, да как хвать меня палкой! Вот я ему и отплатил.
— Гуси не виноваты, — возразил Ергуш. — Зачем же ты их-то?
Но Матё был недоступен жалости.
— Зато лавочнику вред, — сказал он и посмотрел на дорогу. — Завтра праздник Тела господня, можно в город сходить.
— Пойдем! — обрадовался Ергуш. — Я дома спрошусь.
Матё убежал в деревню, домой. А к вечеру вернулся, засвистел под забором. Знакомый неподражаемый свист… Три раза принимался он свистеть, Ергуша вызывал.
— Плохо дело, — зашептал тревожно. Его бледное лицо белело в сумерках. — Лавочничиха видела, как я гусей убил. Шла по берегу, вытащила их. Отнесла к моей мачехе…
— И что?
— Ничего, — осклабился Матё. — Я сказал, что они забрались в огород, фасоль потравили… Пойдем со мной! Мачеха, ведьма, жрать мне не дает, хоть с голоду помирай!
Ергуш представил себе ведьму-мачеху — худущую, с крючковатым носом. Зубы у нее торчат, глазищи как луковицы. Ворочает глазищами, искры мечет, у котла стоит, кашу варит. Надо спасать Матё! Оглянулся — нет ли кого на дворе. Пошел с Матё. Шмыгнули мимо загородки на Гать, через мостик выше Котла, вверх по реке пошли. За Катрену. Направились они к огородам.