Пейко выплясывал, скакал боком, крутился, ржал. Ергуш не дал себя сбросить. Пейко попытался укусить седока за ногу — Ергуш ударил его ладонью по морде:
— Но!
Пейко еще раз взвился на дыбы, потом заржал и помчался вскачь, понесся вихрем по узенькой тропке вниз, в ложбину. Скользил по осыпающимся камням, но не падал. Камни брызгали в стороны, вспугнутые каменки порхнули прочь.
Ергуш цепко держался, и радостно ему было. Волосы развеваются, ветер бьет в лицо… Лететь, лететь быстрее, еще быстрее! Он подгонял Пейко, похлопывал по шее.
Так домчались они до водопойных колод, наполненных чистой водой. Стало быть, эта ложбина и есть Студеная яма. Ергуш потянул за недоуздок, Пейко остановился, тяжело дыша. Понюхал воду, пофыркал, роя землю передней ногой. Принялся пить, подрагивая мускулами. Щекотно ему было оттого, что на спине у него сидел Ергуш.
Вода в колоды стекала по узеньким желобам — целые струи прозрачной воды. Желоба выходили из каменного домика без дверей. Там, в хижине, и был таинственный источник.
Пейко пил, успокаивался. Реже вздрагивала его спина — привык к седоку.
Ергуш озирался вокруг. В этом тихом краю, где-нибудь по ту сторону ложбины или в стороне от нее, наверное, пасутся овцы. А пасет их приятель Ергуша Палё Стеранка. Найти бы его, поболтать бы с ним…
Он повернул Пейко, приказал:
— Поехали!
Шагом погнал коня по тропинке, выводящей из Студеной ямы на противоположный склон.
Пейко вспотел — трудно было идти в гору, — но шел, слушался.
С той стороны над Студеной ямой простирались луга — широкие, ровные, как ладонь. Голубели и желтели на них горные цветы. Стояли вразброс одинокие черешни, кивали ветвями. За лугами буковая роща поглощала солнечный свет.
— Полетаем, пока Томаш не вернулся! — сказал Ергуш Пейко и погнал его по лугам — мимо черешен, к буковой роще, потом вправо, вдоль опушки. Конь бежал все медленнее, медленнее, вот и шагом пошел. От буковой рощи веяло тишиной, холодок крался по траве.
Потом буковая роща сменилась хвойным лесом. Старые ели, покрытые лишайником, пихты сплетались ветвями, шумели, шептали легенды о разбойниках, о крылатых вороных конях. О кладах, зарытых в землю, заросших мохом…
Здесь луга пошли всхолмленные, пересеченные полосками высоких кустов. Орешник, граб, боярышник, бледно-зеленые рябины с бархатными листьями. С пригорка на пригорок перелетали сороки. Снижались широкой дугой, трясли длинными хвостами, стрекотали. В лесу верещала сойка-орешница. Ни души человеческой…
Травянистые проплешины доходили до леса. Одним клином луг вползал на остроконечную вершину. Ергуш остановил коня — мороз пробежал у него по спине. Таинственный лес без конца, без края… Не увидишь здесь человека, голоса его не услышишь. Извечная тишина. Только дикие птицы кричат, бранятся, сердятся на Ергуша, зачем нарушил покой древних гор…
Повернул Ергуш коня, галопом пустил его вниз. Оглянулся — нет, ничего не гналось за ним. А хоть бы и гналось — пусть-ка попробует догнать…
— Нн-но, Пейко! Лети во всю мочь!
Пейко заржал, понесся так, что Ергуш чувствовал близость земли. Деревья мелькали, высоко взлетали комья земли из-под копыт.
У Студеной ямы Ергуш попридержал коня, объехал ложбину слева. Здесь кончались луга; их сменили корявые кусты боярышника, редкая травка, каменистые осыпи. Крутой был склон, ступать приходилось осторожно.
Пейко фыркнул, остановился, мотнул головой, вздрогнул.
— Спокойно, Пейко! — Ергуш похлопал его по шее.
Среди кустов позванивали бубенчики, высовывались, двигались козьи рожки.
— Но!
Пейко сделал несколько шагов вперед и наткнулся на овец; овцы затопотали, бросились в кусты — скрылись…
— Я тебя, овечья твоя душа! — раздался где-то недалеко голос Палё. — Иди сюда сейчас же!
Ергуш почувствовал, как запела радость у него в груди. Соскочил он с коня, повел его на голос — быстро, нетерпеливо. Уже не обращал он внимания на острые камни, резавшие босые ноги.
Палё стоял у куста, ножом вырезал узоры на кнутовище. Увидев Ергуша, рассмеялся во все горло, подбросил шляпу, охваченный бурной радостью, гикнул молодецки — овцы и козы перепугались подброшенной шляпы.
— Ергуш, ты откуда тут взялся?! — Палё подбежал, стиснул ему руку.
— Ходил коня напоить да тебя искал. А тебя нет и нет!
Рассказал, как приехали с Томашем окучивать картошку.
А Томаш, ленивый как пень, все ел да ел, пока Эржа не убежала…