Разгорелся жестокий бой. Малыши Ергушовой партии подбежали к костру и выстроились в ряд, тоже стали кидать комья, как им Ергуш велел. Сражались самозабвенно… А Фекиач бросал камни. Ергуш обежал вокруг кустов, напал на скляровских сбоку.
Неприятель в смятении стал отступать. Скляровские сломя голову кинулись наутек, падая по дороге. Победители преследовали их. Один из врагов — небольшой, неповоротливый, как колода, мальчишка — отстал от своих. Тяжелые отцовы сапоги мешали ему бежать, товарищи его бросили. Он упал и был захвачен в плен.
Палач Фекиач-Щурок подскочил, принялся безжалостно сечь его ореховым прутом.
— Я палач! — приговаривал он. — А ты пленник! Знай, с кем дело имеешь!
И он хлестал, хлестал, не хотел остановиться. Пленный взвизгивал, метался, просил пощады — смотреть жалко!
— Опомнись! — вмешался Ергуш и вырвал прут из рук Фекиача. — Не обижай пленных!
Фекиач-Щурок покачнулся, чуть не потерял равновесия, когда Ергуш вырвал у него орудие казни; обиделся. Злобно посмотрел на Ергуша и, пробормотав несколько слов, которых никто не расслышал, ушел.
У Ергуша испортилось настроение.
— Уж больно он разозлился, — сказал Ергуш про Фекиача, обращаясь к плачущему пленнику. — А ты не обижайся, это он тебя так просто, в шутку…
Пленный пошмыгал носом, утерся рукавом. Боязливо поглядывая из-под старой шляпы, он поплелся к своей деревне.
На пригорке перед Скляровым собрались побежденные, кричали оттуда:
— Погодите, паршивцы! Попадетесь нам в руки!
— Ду-ра-ки! — крикнул Ергуш и повел малышей восвояси.
Они побежали бегом и скоро были в деревне.
Из низенького дома неподалеку от фабрики доносился пронзительный страдальческий вопль. Ергуш узнал голос Фекиача-Щурка. Отец порол его за шляпу. Порол, видно, жестоко и беспощадно…
ДЕНЬ ВСЕХ СВЯТЫХ
Туманным утром мама позвала Ергуша и сказала:
— Сегодня день Всех святых. Надо пойти на старый погост, убрать отцову могилу.
— Иду, — сказал Ергуш.
И пошел на кладбище с корзинкой и лопатой на плече.
Могила отца, как и рассказывал дядя Кошалькуля, была в углу кладбища, у самой ограды. Найти ее было нетрудно: она выдавалась высоким холмиком. Остальные, наверное очень старые могилы, уже осели, сравнялись с землей.
Ергуш обрубил разросшийся дерн, натаскал земли, поправил намогильный холм, придав ему четкую форму. В кустах на Загробах нарезал большие пласты зеленого моха, наломал калины; доверху корзину набил. Вернувшись на кладбище, обложил холмик мохом, украсил красной калиной.
Под вечер мама зажгла четыре свечки, поставила их на стол и сказала:
— Две — за моих родителей, одна — за вашего отца, а четвертая — за ребеночка моего умершего…
Все встали на колени, помолились.
От мальчиков Ергуш слыхал, что в день Всех святых ходят люди на кладбище и зажигают свечи на могилах. Спросил: почему же мама ставит свечи дома? Мама не ответила. Ергуш покосился на пакет — в нем было еще много свечей. Тогда он вытащил одну, сунул в карман и выскользнул из дому.
На дороге к деревне встретил Палё Стеранку.
— А я за тобой, — сказал тот. — На кладбище полно народу, а свечей — как в церкви. Можно стащить…
Кладбище было видно издалека. Оно освещалось маленькими огоньками, расставленными в порядке, будто звезды в небе. Мальчики прибавили шагу.
— А я уже не хожу со стадом, — бросил Палё. — Вчера в последний раз гонял. И на погосте нет у меня никого — мы здесь недавно живем. Наши, которые померли, похоронены в Сельнице, мы там раньше жили. Это очень далеко отсюда.
Ергуш пожалел Палё. Бедняга, нет у него никого на погосте…
— Хочешь, — сказал он, — идем со мной. Мой отец лежит на старом кладбище, и у меня есть свечка. Зажжем ее и полежим у могилы. Можешь там побыть, как у своего, и тебе не будет так грустно.
Палё согласился, даже подпрыгнул от радости.
Сначала вошли на новое кладбище. У самой свежей, самой недавней могилы стояла на коленях молоденькая толстощекая женщина; она молилась, плакала, заламывала руки. Палё толкнул Ергуша локтем:
— Мачеха! Глянь, как притворяется! Не слезы у нее, а слюни размазала. Сама Рыжика в гроб вогнала, а теперь руки ломает! Ведьма!
Он попросил у Ергуша свечку, подошел к могиле Рыжика, преклонил колено, перекрестился. Зажег свечку от его свечи и отошел. Толстощекая женщина недобро взглянула на Ергуша через плечо. Палё шел, заслоняя огонек ладонью, чтоб не задуло; он не видел, куда ступает, спотыкался. Ергуш подхватил его под руку и повел на старое кладбище.