— Вот тебе палочка-стукалочка! — сказал мастер, ощерив гнилые зубы. — Я тебя научу порядку!
И, повернувшись, мастер ушел.
У Ергуша от боли перекосилось лицо. Взялся за руку — рука болела так, что в глазах потемнело. Он услышал, как плачут Штево и Йожо.
— Пошли отсюда! — крикнул он им, обхватив больную руку другой рукой. — Уйдем, бить себя не дадим!
Но товарищи не пошли за ним. Они плакали всё тише и тише, пока совсем не затихли.
Ергуш, стискивая зубы, сжимал левую руку; шатаясь, как в бреду, он выбрался из-за чанов. Скорей прочь из этого закопченного мира под чистое голубое небо! Он пересек двор, проскользнул мимо сторожки, в которой дымил трубкой дядя Кошалькуля, и свернул за воротами на ту самую улочку, по которой вел его мастер, человек со следом чертова хвоста на щеке. Улочка скоро кончилась, за ней поднимался холм, поросший сосной и мелким кустарником.
У подножия холма, на пустыре, где сваливали мусор, птицы возвещали приход новой весны. Хохлатые жаворонки пели-заливались, бегали на тоненьких ножках; щебетали коноплянки, чижики, щеглы. Казалось, сердечки у них так и трепыхаются от счастья… Задрав головки, смотрели в высокое небо без конца и без края, до которого никогда не долететь, рукой не достать, даже с самых далеких горных вершин…
«Опять весна! Весна идет, радость несет, с цветами и ручьями, с ветерком, который расчесывает травы и невидимыми ногами ходит по деревьям. — Так пели восторженно птицы. — Весна, весна идет, радость несет!»
Ергуш глубоко перевел дух и пошел в гору. По каменистой тропке, все выше, выше… Шел он к Студеной яме, туда, где чуть в стороне от нее была пастушья хижина. Шагал он медленно и с каждым шагом все крепче стискивал зубы, сильнее сжимал ноющую руку. По мере того как он удалялся от города, с лица его постепенно исчезали все черты беззаботного детства — оно умирало разом и безвозвратно. И уже не ребенок подошел к хижине, а ожесточившийся человек с выражением холодной твердости на лице.
Бача убирал хижину, пастухи чинили плетень. Готовили загон для овец — завтра их пригонят.
Ергуш молча встал на пороге, по-прежнему стискивая зубы и зажимая руку рукой.
— Что с тобой, сынок? — спросил бача.
Ергуш рассказал обо всем.
— Э-эх, зачем было ходить к господам! — с досадой проговорил бача и взял Ергуша за больную руку. Что-то хрустнуло, дикая боль ожгла плечо.
Ергуш вытерпел, ни словечка не вымолвил, только крепче зубы сцепил.
— Нет, брат, к господам не суйся, ты к такой службе непригоден, — продолжал бача. — Оставайся здесь, будешь при овцах помогать…
Он вправил Ергушу вывихнутое плечо. Ергуш сел на лавку, свесил голову и повалился, заснул.
Бача прикрыл его теплой овчиной.
III
ЛЕГЕНДА
Ночами, когда вихрь бушевал, ломая сучья, порой раздавались на Разбойничьем Хороводе загадочные выстрелы. А лампа едва мерцала в доме… Люди в деревне говорили тогда, что Ергуш Лапин приходил повидаться с матерью. Выстрелами давал знать людям, что жив и невредимым уходит в горы.
И родилась в народе песня, сохранившая память о Ергуше до наших времен:
Событие, о котором говорится в песне, случилось на Разбойничьем Хороводе, на родном хуторе Ергуша Лапина.
