- Не выдумывайте. Устроимся по-походному. Спать особенно некогда.
И первый сбрасывает на пол шинель. Вповал размещаемся и мы. Спать, спать, спать. Сейчас - это единственное желание!
Утро, как и наши заспанные лица, хмурое, серое.
В горнице еще спит наша "типография". Набора и корректуры нет, пусть лишний час поспят. Поднять пришлось только Лену - вместе с Лешей Зайцевым они настраивают приемник.
- Мало, мало, - раздраженно говорит Пресс, просматривая подготовленные к набору заметки. - Барахло!
Гулевой!
- Слушаю!
- Берите машину, езжайте на узел связи. Должны быть материалы от Левашова и Кузнецова, захватите почту. Побывайте в политотделе.
- Есть!
- Гранович!
Женя молча поднимает голову.
- В номер надо стихи. Смысл: как бы ни злобствовал враг - судьба его решена!
- Попробую.
- Не пробуйте, а пишите!
- А если не получится?
- Должно получиться! Подумайте о сталинградцах, вспомните вчерашнее!
- Слушаюсь!
Редактор- неодобрительно косится на Грановича. Женя берет блокнот, карандаш, выходит на улицу, - сейчас для него это самый удобный "кабинет".
- Что осталось из запаса?
- "Ефрейтор Адамчук".
- Планируйте на третью полосу. Если Гулевой привезет что интереснее, снимем.
В комнате раздается легкое потрескивание - заработал приемник.
- Порядок! - довольно говорит Леша.
- Заводите движок - сейчас дадим набор. Немного придется посветить: темно.
- Есть!
Несколько минут работаем молча, слышно только, как быстро шуршит бумагой Лена. Вдруг она широко улыбается, машет рукой.
Пресс подходит к приемнику, пробегает глазами первую страницу.
- Товарищи! - возбужденно кричит он. - Победа!
И, спохватившись, громким шепотом, торопясь, читает: - "В последний час. Успешное наступление наших войск в районе города Сталинграда"...
С грохотом отлетают табуретки, Лена испуганно оглядывается - шум мешает ей работать, а Пресс, словно помолодев, словно став выше ростом, звенит голосом:
взяты города Калач и Абганерово... 13 тысяч пленных....
14 тысяч убитых...
Метников тычет меня в бок кулаком, я трясу кого-то за плечо, ослепительно сияют глаза Машеньки...
Как и вся страна, мы с волнением и тревогой следили за Сталинградской битвой. В последние дни радио коротко и тревожно сообщало: ожесточенные бои в заводской части города. Противник обрушивал на город тысячи тонн металла, отвага и мужество сталинградцев вошли уже в поговорки, а враг все лез. И вот тяжесть с сердца спала:
19 ноября войска Сталинградского фронта перешли в контрнаступление, гигантское кольцо вокруг окруженных гитлеровских дивизий стягивается все уже...
- Будить типографию! - командует Пресс.
Иван Кузьмич, Зина, новый наборщик Аверьянов, как и мы час назад, выходят с усталыми, серыми лицами.
- С праздником, товарищи! - встречает их Пресс. - Сталинградцы идут!
И как светлеют лица, как ярко загораются взгляды!
Уже спокойнее Пресс перечитывает сообщение, без всякого перехода предупреждает:
- Придется нажимать, товарищи! Запаса почти нет.
Вся надежда на вас, РИван Кузьмич.
Сухое лицо метранпажа освещает улыбка.
- Не подведем, Михаил Аркадьевич! В честь сталинградцев!
- Вот, вот!
Зина только усмехается. "Уж за кем, за кем, а за нами дело не встанет", - как будто говорит ее задорная улыбка. Метников откровенно любуется девушкой. Поймав мой взгляд, всегда находчивый секретарь краснеет.
Через несколько минут прибегает расстроенный Леша.
- Движок не работает!
- Что?
От резкого движения очки Пресса съезжают на самый копчик поса.
- Наверно, тряхнуло, когда бомбили. Не иначе.
- Я вчера предупреждал: проверьте машины!
- Наладим, Михаил Аркадьевич. Сейчас разберу, - Чтоб к вечеру свет был! Не то...
- Я здесь, в углу пристроюсь. Боюсь, перематывать придется. Кое-что принесу.
- Неси хоть весь автобус!
Спустя полчаса Зайцев занимает в кухне целый угол.
Мы беспрекословно теснимся: если движок не пойдет, вся работа окажется бесполезной. А не выпустить газету - скандал! Такого у нас еще не было.
Издали доносятся глухие удары взрывов. Стекла в рамах натужно дребезжат. Еще взрыв, третий, четвертый...
В тишине пронзительно скрипит промерзшая дверь, - Опять город бомбят, кивает Гранович.
Пресс недобро усмехается.
- Город почти пустой... Как стихи?
- Кажется, будут.
- tfa вот, почитай, для вдохновения! - протягивает Пресс сталинградское сообщение.
Гранович, ничего не подозревая, берет страничку, мельком смотрит, и в ту же секунду на его запавших, синеватых от частого бритья щеках разливается яркий румянец. Волнуясь, он облизывает красные полные губы, читает сводку второй раз, третий, быстро идет к двери.
- Будут стихи! Такие стихи будут!..
- То-то!..
Бурча под нос, Леша разбирает мотор. Скамейка в углу завалена деталями, гайками, проводами. Все это лежит в строгом, только одному ему ведомом порядке.
При малейшем приближении к лавке Леша предостерегающе сверкает глазами. Он снял шинель, гимнастерку и, ожесточенно теребя густой вихор, разочарованно ругается.
- Но, по, отставить! - предупреждает Пресс.
- А я что? - выворачивается Леша. - Я говорю - перематывать надо.
- Вот, вот: насчет перемата отставить!
Лена выключает приемник, подает Метникову материалы.
- Все?
- Все.
Подойдя к Зайцеву и понаблюдав за его работой, девушка решительно опускается на колени.
- Давай помогу.
- Что?
- Один не успеешь. Давай, говорю, помогу.
Леша собирается сказать что-то энергичное, но вовремя удерживается.
- А ты что, умеешь?
- На электростанции работала.
- Да ну! - веселеет Леша. - Так бы и сказала!
Настроение у него резко меняется. Озорно покосившись в нашу сторону, Леша как будто невзначай задерживает руку Лены в своей.
Девушка спокойно убирает руку.
- Не трогай. Нюре напишу.
- Сразу уж и писать! Пошутить нельзя!
Леша отодвигается, деловито берется за гаечный ключ.
- Ты в самом деле чего не напиши! Знаешь, ей сейчас как!
- Ты об этом сам чаще вспоминай, - наставительно говорит девушка. Давай, механик!