Секретарь хохочет.
- Вам изменяет вкус, Миша. Порядочный мужчина должен быть с усами. Если бы у вас были усы, вы писали бы короче.
- Оставьте меня в покое! - кричит Гуарий.
Кончится это тем, что Миша посопит, толково сократит свою статью и начнет рассказывать о Карфагене.
Пунические войны - тема его кандидатской диссертации; из жизни Древнего Рима Миша вдохновенно черпает всевозможные поучительные истории по любому поводу.
Часа в три весь основной материал отправлен в набор. Осталось сдать фельетон Грановича и статью Кудрина "Коммунисты одной роты". Заместитель редактора часа три назад выехал в ближайшую часть и должен вот-вот вернуться.
Отправляемся обедать все вместе, заодно нужно узнать, где предстоит сегодня ночевать. Ведет нас Гулевой.
Метников сегодня в отличном настроении. Поглядывая на розовощекого кареглазого Гулевого, он подтрунивает:
- Шикарная у вас жизнь, Гулевой! Возглавляете издательство, которое выпускает всего одну газету, и то без вашей помощи.
Гулевой беззлобно отшучивается.
- Что бы вы без меня делали? Ни поесть вам, ни поспать, разъединой газеты и то не выпустить!
И начальник издательства прав. Благодаря его хлопотам мы пока ни в чем не испытываем нужды. Кажется, сами собой доставляются бумага, горючее, промерзлые, но удивительно вкусные буханки хлеба, консервы.
Наконец, переезжая, мы никогда не задумываемся над тем, где остановимся: Гулевой все устроит!
Гуарий по пути срывает с забора какое-то объявление, свистит:
- Видали, вы!
И читает:
..."Жителям города Б. в двухдневный срок предлагается сдать германской армии теплые вещи, как-то: валенки, полушубки, тулупы, кожаные и шерстяные рукавицы, а также теплые платки.
Уклонившиеся от выполнения настоящего приказа будут привлечены к ответственности по всей строгости законов военного времени.
Бургомистр А. Никольский".
Приказ отпечатан на машинке, выглядит этот листок совсем обычно, но каким чужим миром веет от него!
- Пошли, пошли, нечего заниматься пустяками, - торопит Пресс.
Гуарий рвет объявление, колючий ветерок подхватывает мелкие клочья и, кружа, уносит по улице.
У крепкого деревянного домика с облупившимися крашеными наличниками останавливаемся. Против окон свежим срезом желтеет широкий пень - старая ветла пошла на дрова.
Гулевой по-хозяйски распахивает дверь.
В небольшой прихожей, служащей одновременно и кухней, - большая русская печь. У шестка хлопочет пожилая женщина в платочке. Когда мы входим, она оглядывается, сдержанно, но как-то очень сердечно кланяется,
- Проходите, милые, проходите.
Из чистой половины показывается и тут же скрывается мальчишечья рожица.
- Сашка, сюда! - командует Гулевой.
Сашка, лет четырех-пяти, послушно выходит, исподлобья глядит на нас.
- Здравствуй, Саша! - говорит Машенька.
Сашка молча посапывает.
- Сколько тебе лет? - спрашивает Гуарий.
- А тебе сто? - неожиданно отвечает Сашка.
- Негодник! - ахает бабушка. - Ну, погоди, мать придет!..
Разговаривать с малышом мы явно не умеем, он это чувствует.
Пресс снимает шинель, укоризненно качает головой.
- Ну, чего смеетесь?
Он садится на корточки рядом с мальчуганом, протягивает руку.
- Здравствуй, Сашок.
Мальчуган со всего размаха хлопает ладошкой по широкой руке Пресса. Тот легко вскидывает малыша на руки, и удивительно, что Сашка не возражает.
- Обедать, Сашок, будем?
- Будем.
- Вот и договорились, - говорит Пресс и вместе с Сашкой подсаживается к столу. Он ерошит жидковатые Сашкины волосы, незаметно касается их щекой и тут же настороженно косится: не заметил ли кто? Меня Пресс не видит.
Хозяйка, смахнув слезинку, хлопочет у печки, подает на стол.
- Скучает без отца. Вот, как и вы, воюет где-то. Как летом взяли, так и не видали больше. В неволю-то мы уж без него попали.
- Трудно пришлось? - спрашивает Гуарий.
- Что, миленькие, говорить? Одно слово - неволя. Вы лепешечки-то кушайте. Горяченькие еще.
- Зря это вы, мамаша! Не велел же, а вы все посвоему! - досадует Гулевой. - Мука у них кончается, ничего нет. Говорил: стряпайте только из нашего! Самито как жить будете?
Женщина светло улыбается.
- Теперь, милый, не помрем. Сноха вон на работу пошла. Власть-то опять своя, чай, она не даст помереть.
- Правильно, бабушка! - горячо откликается Машенька.
- Конечно, доченька, правильно. Стыдобушка только - угостить вас нечем. Корова была, поросенка держали, курочек - все, как в прорву, ушло...
Прислушиваясь к быстрому ласковому голосу хозяйки, я наблюдаю за Сашкой. Мальчуган ест много, жадно, на покрасневшем носишке блестят капельки пота. Пресс подкладывает ему из своей тарелки мясо и, заметив, что я это вижу, грозно хмурится.
Дверь распахивается, на пороге появляется Левашов.
- Покормите странника, - шутит он и, увидев Пресса, вытягивается. Товарищ старший батальонный...
- Здравствуйте, Левашов. Доложите потом. Садитесь.
Капитан по очереди здоровается со всеми, улыбается, Его некрасивое обветренное лицо дышит радостью,
- Соскучился!
Гулевой открывает банку консервов.
- Не хочу, - отговаривается Левашов. - У гвардейцев обедал.
- Ну, тогда пошли, - встает Пресс. - Спасибо, мать!
- За что спасибо-то? Руки свои. Вам за ласку спасибо. С ужином не запоздайте.
Одеваемся и тут только замечаем на ремне у Левашова потертую кожаную кобуру. Оружия нам еще не выдавали. Гуарий, заблестев глазами, первый спрашивает:
- Откуда?
- Гвардейцы подарили.
- Интересно, - вмешивается Пресс. - За что?
- Да так, ни за что. Командир полка подарил,
- Щедрый командир!
- Покажи, - просит Гуарий.
Левашов расстегивает кобуру, подает ему тускло отливающий наган.
- Я думал - пистолет...
- Эх, молодежь! Наган лучше пистолета.
- Хорошая штука, - завистливо говорит Метников.
Пресс усмехается.
- Захотелось? Надоест еще, Метников, Война - долгая.
4
В этот раз с газетой заканчиваем быстро: выручают материалы Левашова. Они тем более кстати, что Кудрин задержался и приехал только вечером. Статья его пойдет в следующий номер, и, хотя задержка произошла не по его вине - застряла машина, - майор в наказание самому себе остается работать. У него хорошая черта - к себе он относится требовательнее, чем к любому литературному сотруднику.