Поставленный вопрос «Что делать?» был не личным делом Чирикова, а задачей его народного и общественного служенья. Уже с самого начала своей литературной деятельности Чириков уяснил себе роль, какую ему суждено играть на русской литературной улице. Это была роль серьезного и вдумчивого ученика жизни. Чернышевский только подтвердил правильность поставленной писателем себе задачи. Вот почему Чириков-публицист жил той же вдохновенной творческой любовью к своему делу, как и Чириков-беллетрист. Поэт уживался в нем с драматургом, и эта пытливость и разнообразие литературной формы создали живой, на всё откликающийся и во всё вникающий образ писателя Евгения Чирикова.
Образы провинциальной жизни, печатавшиеся за подписью Чирикова в журналах: «Жизнь» и «Русская мысль», становились событиями литературного дня. Надо помнить условия общественной и журнальной жизни того времени. Несмотря на цензуру, печать оставалась единственной трибуной для выражения настроений русского общества. Ничто не могло заменить мыслящему обитателю России времен царствования Александра Третьего газеты или журнала. От писателя требовалась особенная способность наблюдать и изображать факты столичной и провинциальной жизни так, чтобы, преодолев все цензурные рогатки, донести картину нравов до сердца читателя.
Е. Н. Чириков-публицист научился видеть жизнь, наблюдать быт эпохи. С иронической улыбкой, тонкой и умной насмешкой, а подчас и с гневным словом, он вытаскивал на свет Божий провинциальных монстров, живых, реальных Держиморд, уцелевших от тлена российских Сквозник-Дмухановских, щедринских Головлевых, гоголевских Чичиковых и Хлестаковых, которые в конце девятнадцатого и начале двадцатого века благополучно пользовались своими сословными и бюрократическими привилегиями перед остальным населением.
Чириков-бытописатель оставался однако художником по характеру своего литературного дара. Есть что-то общее между сказочным стилем Чирикова и русским эпосом Островского. Оба они раскрывают наивно-торжественные лейтмотивы русской сказки, оба придают ей театральный характер.
И Чириков, бытописатель в рассказах и очерках, становится фантастом и поэтом-сказочником в своих театральных феериях.
Поскольку русский эпос роднит Чирикова с Островским, постольку его беллетристика художественно созвучна Чехову. Начиная с девяностых годов, Е. Н. проявляет необычайную творческую энергию, пишет разнообразно и ярко, откликается на повседневность в своих очерках, а в рассказах развивает темы социальные, психологического и морального порядка: пишет о любви, ревности, неудовлетворенности жизнью, обо всем том, что близко и понятно человеку, не скованному партийной или групповой догмой.
Волга научила Чирикова познать и полюбить природу. Жизнь стала для него широкой и полноводной рекой, на необъятных просторах которой живут маленькие люди, со своими горем и радостями, торжеством и поражениями, полноценнным здоровьем, и страданиями физическими. Все они — объекты его писательской наблюдательности, всех их надо понять, изучить, а, главное, любить, ибо без любви нет творчества.
И больше всего понимает и ценит, и крепче всего любит Чириков молодежь. К ней обращен его писательский взор, на нее он возлагает свои надежды художника, трибуна, гражданина и сына своей родины.
К началу Первой мировой войны Чириков уже автор пятнадцати томов собрания сочинений, изданного Московским Книгоиздательством.
В это собрание вошли почти все первоначальные сочинения Чирикова, повести: «Студенты приехали», «Чужестранцы», очерки под общим названием «Тихий омут», пьесы и трилогия, первая часть которой «Юность» является содержанием настоящей книги.
Пьесы Чирикова также отражают многосложность и пытливость его художественного воображения, как и все другие его произведения. Ряд пьес, собранных в одном томе под названием «Провинциальная комедия» отражает, как в зеркале, быт девяностых годов, ту рутину провинции, которая получила свое завершение в пьесах Чехова. «Иван Мироныч» — комедия Чирикова, написанная им для Художественного Театра, не сходившая со сцены в течение многих лет, — живая картина семейного разлада, ставшего проблемой начала нынешнего века и получившего отражение в пьесах почти всех драматургов того времени, начиная с Найденова, Чирикова, Горького и кончая Андреевым. Это, пожалуй, самая пессимистическая пьеса Чирикова. В драме Чириков резче и определеннее в своем желании запечатлеть зло, царящее в жизни, от которого каждый, не застывший в каменном футляре политической реакции, стремился освободиться. Такова пьеса Чирикова «Евреи», имевшая громадный успех на провинциальных сценах России. Кто не помнит Орленева в роли Нахмана в этой пьесе? Это был обнаженный нерв, какое-то пророческое предвидение трагедии, разыгравшейся через несколько десятков лет, и такой же пламенный протест против угнетения и насилия. Проповедь добра, противопоставление светлого идеала правды черной лжи, борьба ангела с дьяволом, чистоты с грязью — любимый творческий мотив Чирикова. Художественное разрешение этот прием получил в романе «Юность».