“Мисс Коннор, что вы здесь делаете?”
“Простите, я ошиблась дверью.”
“Стойте, я прождал вас у себя час. Что-то случилось?”
“Какая разница?” Я отвела глаза.
“Пойдемте ко мне, нам нужно поговорить.”
Я закатила глаза и неохотно последовала за доктором. Он открыл дверь и пропустил меня вперед. Я села на стул.
“Маргарет, что произошло?”
“Я… У меня и Оскара была.. связь. Близкая связь.”
“Хотите поговорить?”
“Да.” Во мне прибавилось уверенности. “Знаете, я, вдруг, поняла, что стала избегать его. Его слишком много, он везде и сразу, будто, преследует меня. Я задыхаюсь, Мистер Грин..!”
“Как вы это чувствуете?”
“Слишком много заботы, слишком много.. его! Его слишком-слишком много вокруг меня! Простите, я не знаю, как описать чувства, это, скорее, внутреннее глубокое ощущение. Я не могу описать…”
“Вы можете восстановить цепочку ваших взаимоотношений? Знакомство, ссоры, отношения и так далее?”
Я не заметила, как разжала кулаки и расслабила спину. От страха и напряжения свело мышцы. Набрав в легкие побольше воздуха, чтобы заговорить, я замерла. Во мне что-то окаменело. Я не могла вспомнить ничего, кроме визуального образа Оскара и факта поездки в Америку. В голову словно что-то ударило. Казалось, что я получила сотрясение, не сдвинувшись с места. Произошел сумасшедший выброс адреналина. Я не могла ничего вспомнить.
“Я… Я не помню эмоций, ощущений и.. Я не помню,” – мне стало холодно.
“Ты не видишь воспоминания или просто не помнишь, что испытывала?”
“Не вижу и не чувствую…”
Внутри как-то все сжалось. Одновременно, я была спокойна и расслаблена. Мне ничего не хотелось, стало все равно на то, что я только что сказала. Мистер Грин молча смотрел на меня и покачивался в кресле. Положив ручку, он наклонился вперед и тяжело вздохнул.
“Ты стала избегать Оскара, потому что тебе стало некомфортно. Вы стали близки – он нарушил твое личное пространство. Он его нарушил, потому что ты перестала чувствовать.”
“Нет, я перестала его любить…”
Услышав собственные слова, я погасла. Погасла снаружи и внутри. Я прокручивала сказанное, оно отдавалось эхом по всему телу. Я привыкала к этой странной мысли. С одной стороны, я не хотела ее повторять, но, с другой, у меня не было выбора. Мистер Грин был прав. А я просто согласилась с ним. Я напрягла ноги и стала кусать губу. Покачав головой, я поднялась, пошатнувшись, и, наконец, взглянула ему в глаза.
“Мне нужно побыть одной. Не хочу больше себе врать.”
Доктор Грин хотел возразить, но, удивленный моей спокойной реакцией, промолчал. Я видела по его глазам, что он искренне переживал за меня, относился как-то по особенному. Я улыбнулась грустной улыбкой и вышла, тихо закрыв за собой дверь.
“В субботу будет праздник – Канадский День Благодарения. Приходи.” Мистер Грин догнал меня.
“Почему канадский?”
“В центре живет 5 человек из Онтарио. А, по нашей традиции, мы уважаем все праздники.”
“Хорошо, я приду!”
Дверь хлопнула. Я разулась и бросилась на кровать, уткнувшись лицом в подушку. Сжимая одеяло, я ерзала, чтобы уменьшить боль. Боль, которая росла во мне с каждым вздохом, с каждой мыслью. Я откинула волосы и села на пятки, согнув ноги. Схватив подушку Оскара, я вдохнула ее и со всей силы швырнула в стол, выдав самый громкий крик в своей жизни. Настолько громкий, полный ненависти, что ребра впивались в кожу, и сдавливало грудь. Вытерев мокрые щеки рукавами, я встала и собрала, разбившуюся от удара, статуэтку. Она стояла здесь с самого начала. Ссыпав осколки в другую ладонь, я вздрогнула больше от неожиданности, чем от боли. На пальце выступила кровь. Слезы полились ручьем, когда я поняла, что разбилась не статуэтка, а сердце… Я своими же руками и эмоциями разбила, разрушила Оскара…
Выдвинув ящик, я сложила все туда и заметила блокнот. Вытерев опухшие заплаканные глаза, я шмыгнула заложенным носом и опустилась на пол. Это был тот самый блокнот. Блокнот, что я увидела несколько месяцев назад, где выгравированы инициалы; блокнот, что Оскар везде таскал с собой; блокнот, что я кинула в стену… Его блокнот.
Я натянула кофту и открыла его. Перелистывая страницу за страницей, я читала каждое слово. Глаза перебегали со строчки на строчку, а пальцы невольно сжимали уголки листов. Он был полностью исписан, все до единой строчки и свободного отступа. Красивый ровный почерк и, почему-то, запах духов. Поначалу, это были отчеты лечения Оскара, потом появилась я. Я следила, вчитывалась в то, как речь Оскара и описания менялись с “языка робота” на “язык души”. Он описывал меня, будто был поэтом девятнадцатого века… Я утопала в словах, потому что читала их, слышала, произносила у себя в голове по буквам, его голосом. Он был рядом, со мной, касался меня, вдыхал, а я замирала. Мне было с ним хорошо…