Но более всего Сергей был поглощен чтением художественной литературы, и в направлении этого чтения определенную роль сыграл и Васька. Аналогичный период духовного обогащения переживал и он. Все чаще беседы их о спорте или вокруг обычных мальчишеских тем сменялись вопросами о прочитанном, о литературе, кино. Однажды Васька дома у Сергея взял хрестоматию по русской литературе и прочел вслух "Трагедийную ночь" Безыменского. Сергею тоже понравилось. Нравились музыка и разнообразный ритм стиха, хлесткие выражения и само содержание, ярко изображенное средствами поэзии. Когда Васька ушел, Сергей еще раз вслух перечел "Трагедийную ночь". Это было первое стихотворное произведение, которое ему действительно понравилось, и к которому он снова и снова возвращался. Дня через два он уже знал его наизусть. А когда через несколько дней он зашел к Ваське домой, то прочел ему вслух из той же хрестоматии "Незнакомку" Блока. Новое открытие. Это было открытие целого особого мира поэзии, красоты поэтического чувства и слова. Собственные юношеские мечты о прекрасной незнакомке облекались здесь в чудесную поэтическую форму.
"И медленно пройдя меж столиков
Всегда без спутников, одна,
Дыша духами и туманами,
Она садится у окна.
И веют древними поверьями
Ее упругие шелка
И шляпа с траурными перьями
И в кольцах узкая рука".
Это было немного печально, таинственно и очень красиво. Через день-два они уже знали наизусть "Двенадцать" Блока. Достали его сборник и с наслаждением новопосвященных в тайне прекрасного читали; больше всего, конечно, о прекрасной даме, о незнакомке.
"И над мигом свивая покровы,
Вся окутана звездами вьюг
Уплываешь ты в сумрак снеговый,
Мой, от века загаданный друг".
Иногда далеко за полночь они теперь говорили или спорили о красивом, о поэзии, о девушках.
Васька стал следить за своей внешностью; модно пошитый костюм, модельные туфли, галстук - все это говорило о появлении новых мыслей. Так же, как уже давно, год тому назад Сергей, Васька стал посещать школу танцев. Если раньше он презирал девчонок, то теперь частенько смущался, терялся и краснел перед ними. С развязным смехом рассказывал Сергею, что его знакомый Димка Липницкий "имеет две бабы - одну для любви, а другую для удовольствия", а у самого глаза при этом необычно блестели и воровато разбегались. Видно, стремление к "молодечеству" и презрению к бабам нелегко увязывалось с искренней верой в любовь, с культом таинственной и прекрасной блоковской незнакомки.
Очень нравился обоим Есенин с его волшебным, истинно поэтическим даром. А к концу десятого класса Васька перешел к Маяковскому и по-настоящему увлекся титанической силой его поэзии грандиозных масштабов. На выпускной вечер он явился очень похоже загримированным под Маяковского и во время концерта громовым голосом прочел "Во весь голос". И хорошо прочел. Сергей с удовольствием слушал Маяковского, но полюбил его гораздо позже. Для Сергея проза Лермонтова, весь Тургенев, Толстой, Чехов, Горький по-прежнему остаются любимым чтением. Он всегда увлекался романтикой революции, гражданской войны. Лавренев, Фурманов, рассказы о Дзержинском, Котовском производили самое волнующее впечатление. С увлечением читал современную литературу - Шолохова, Панферова, Соболева и многих других.
В это время пантеон любимых писателей пополняется Стендалем, Мопассаном ("Милый друг" и новеллы), Джеком Лондоном. Хотя он, конечно, и раньше читал их.
С большим интересом знакомится он с Ибсеном, Гауптманом, Метерлинком, Стефаном Цвейгом, Эмилем Верхарном. Читает Бодлера, Меларме, Поля Верлена, Бальмонта, Северянина, Пшибышевского и других декадентов.
Всю эту массу литературы он прочел в основном в течение десятого класса и первого курса университета. В этом огромном потоке русской и мировой литературы не все струи были чистыми, немало было мутного, иногда прямо отвратительного. Однако он из этого потока вышел с ясной головой и не испорченным вкусом.
Решающую роль в этом играла действительность, в которой жил Сергей. Советский народ был занят грандиозным делом построения социализма, осуществлял на практике мечты лучших людей всех времен и всех народов. На этом фоне нормальному, здоровому человеку бредовое в произведениях Бодлера, Пшибышевского и других, подобных так и казалось бредовым, мелкое казалось мелким. И, даже, несмотря на его возраст, характерная для многих французских писателей любовь с вечера до утра и с утра до вечера, с короткими перерывами для отправления естественных надобностей, казалась сексуальной галиматьей и вовсе не любовью. Огромную роль сыграло и то, что он был воспитан с раннего детства на благородных традициях русской классической литературы. Любя Чехова и Горького нельзя любить Бодлеров и Пшибышевских. Все это помогало нормальному здоровому уму Сергея отметать золото от грязи.
Говоря о духовном развитии Сергея необходимо обратить внимание на одну, очень важную черту его характера, которая тоже помогала дать здравую оценку явлениям в жизни и литературе - этой чертой была любовь к смеху, иронии, остроумию. Он с детства воспитывался в атмосфере иронии и шутки. Отец, капитан дальнего плавания, дома очень редко говорил с Сергеем серьезно, большую часть его слов нужно было понимать в переносном смысле. Мать тоже была нрава добродушного и веселого. Когда приезжали братья отца - тоже моряки - квартира наполнялась рассказами, в которых смеха было обычно больше всего. Один из двоюродных братьев отца - дядя Петр - бедовый, видавший виды моряк был изумительным рассказчиком, в совершенстве владевшим тайной комизма. Когда приезжали отдыхать на лето в село, к родственникам матери, то и там попадали в атмосферу народного юмора и сарказма. И сколько наблюдательности, народной мудрости было в этих шутках. Неудивительно поэтому, что сатирическая и юмористическая литература стали предметом его сильнейшего увлечения. Еще в седьмом классе ему попался том Чехова, и с этого времени он становится его любимым автором. С каждым новым шагом своего развития Сергей открывал все новый смысл в его произведениях. В десятом классе попались записки Бруссона об Анатоле Франсе. Он заинтересовался этим писателем. "Харчевня королевы Гуселапы" и "Записки аббата Жерома Куаньяра" привели его в восторг. С этого времени Франс прочно входит в его пантеон писателей. Правда, в это время его больше всего привлекала бытовая сатира; многое в социальной сатире и Чехова и Франса еще ускользало от него. Однако "Ревизор" уже тогда стал любимым шедевром, который он читал и перечитывал. С большим интересом познакомился он с памфлетами Анри Рошфора и его "Фонарем". На первом курсе его восхитил Поль Курье, имя которого он встретил в одной из статей Горького. Понравился ему Лукиан, очень понравились "Похвала глупости" Эразма Роттердамского и "Гаргантюа и Пантагрюэль" Рабле.