— Чудак! Ведь это я так, для острастки. — Потом уже серьезно добавил: — Те, кто с температурой, пусть лежат... А сами зайдите к военкому. Санитарно-просветительную беседу за вас проведу я.
«Значит, у комбата с военкомом уже был разговор о наших медицинских неполадках», — подумал я, с тяжелым сердцем направляясь к штабу. У крыльца меня встретила Петрушина и шепнула: [13]
— Проверяла роту на форму двадцать... У Селезнева вошь. Надо его в санпропускник.
Что за напасть! Вошь в наших условиях — чрезвычайное происшествие. Нужно немедленно сообщить начальнику санитарной службы полка. А военком батальона должен донести в политотдел бригады... Неприятно!
В комнате военкома было полно народу: политруки рот, секретари партийных и комсомольских организаций, весь медицинский персонал. Петр Петрович Шаров уже держал речь. Затянутый в кавалерийские ремни, он походил на комиссара времен гражданской войны. Говорил негромким грудным голосом:
— Медицина в батальоне, как и бойцы, еще зеленая... Медики, правда, стараются, но без нашей помощи им трудновато.
Надо повести широкую разъяснительную работу среди бойцов, подчеркивать, что защитник Родины должен беречь здоровье. Здоровье — тоже оружие. От него зависит боевая готовность. Неплохо привлечь к этой работе спортсменов...
«Спортсмены сами еще не приспособлены к военной жизни», — мысленно возразил я военкому. Невольно вспомнились карбункул на пояснице боксера и тяжелая ангина борца Чихладзе.
А Шаров продолжал:
— Завтра приходит группа младших командиров — выпускников полковой школы. Это подмога. — Он сделал небольшую паузу и неожиданно заключил: — Теперь, товарищи, доктор проведет с вами инструктаж. Прошу, товарищ Давыдов!
К выступлению я не готовился и начал с прописных истин: в заботе о здоровье нет мелочей, от эпидемий в прошлые войны гибло народу больше, чем от пуль... Потом ко мне вернулась уверенность, я стал говорить конкретнее. Некоторые политработники даже начали записывать. После совещания политрук Пегов поймал меня за рукав, сказал:
— Не робей, доктор, поможем!
На следующий день я отправился в Пушкино доложить начальнику медслужбы о наших делах. Приехал за несколько минут до назначенного часа. Мои коллеги — врачи батальонов — были уже там. Виктор Стрельников и Владимир Назаров пришли в бригаду с четвертого курса [14] медицинского института. Их шутя называли заурядами, то есть специалистами ускоренного выпуска. Хотелось обстоятельно поговорить с ними, узнать, как идут у них дела, что нового, интересного. Ведь мне предстояло первому выступать на совещании. Но побеседовать так и не удалось.
Начальник медицинской службы полка Григорий Васильевич Сучков, корректный и выдержанный военврач первого ранга, немного нервничал: ожидался приезд командования бригады. Он потребовал кратко доложить об организации службы, о специальной подготовке, о питании, о форме двадцать...
— Врач первого батальона, докладывайте, — произнес начальник.
И на этот раз я начал неудачно: назвал начальника по имени и отчеству. Военврач, прослуживший в армии более двадцати лет, удивленно поднял брови:
— В армии, тем более на служебном совещании такого обращения не существует.
Как трудно давался мне военный язык! Чувствуя, что краснею, я как можно тверже ответил:
— Ясно, товарищ Сучков.
Начальник нахмурился, заметил:
— Старшего начальника называют не по фамилии, а по воинскому званию.
Военком полка Сергей Трофимович Стехов чуть заметно улыбнулся.
Замечания начальника мне показались тогда формальностью. Я рассудил, что долг врача — заботиться о здоровье бойцов, а не разбираться, кого я как называть. Может быть, потому и доклад получился мрачным. Я нарочно выпячивал недостатки. Да и незачем было их замазывать. Я сказал, что консультации специалистов не проводятся, медицинский транспорт работает нечетко, батальон оторван, а начальство к нам не приезжает. Еще доложил, что много больных. Люди простуживаются на ночных занятиях и во время переправ через речки в одежде, натирают ноги при переходах...
Начальник слушал невозмутимо. А военком пристально глядел на меня умными с лукавинкой глазами.
Сергей Трофимович со всеми держался просто, располагал к себе с первой же встречи, О себе он не рассказывал. О нем с восхищением говорили другие. Стехов — [15] один из славных солдат революции. Родом — с Кавказа. В дни Октября он, возглавляя подпольную партийную ячейку, боролся против засилья в Советах эсеров и меньшевиков. Затем Стехов работал телеграфистом в Реввоенсовете 11-й армии, обеспечивал связью С. М. Кирова и Г. К. Орджоникидзе, участвовал в защите Владикавказа. Больного тифом, его схватила контрразведка князя Друцкого-Любецкого... Ни шомполы деникинцев, ни каторжная тюрьма, ни кандалы не сломили его духа. И потом — куда бы партия ни направляла Стехова — на борьбу с бело-зелеными, в качестве командира одной из частей особого назначения, в Донбасс или Казахстан, в Сибирь или другие районы — всюду он по-боевому выполнял задания.