Но именно первая и оставалась основной причиной, она залегала в этике и морали, поэтому сносилась тяжелее. Ведь муки физические, намного легче мук нравственных. Как так происходило, каким образом нас воспитывали, почему у нас в крови с первого курса начинала течь «голубая кровь», я не знаю. Но мы с самого первого дня с гордостью носили голубые погоны. Мы свысока смотрели на все другие рода войск. Мы знали, что такое честь курсанта летного училища. Именно по причине наличия этого горделивого чувства мы постоянно конфликтовали с училищем Связи. Чернопогонники – вот, кто они были для нас. Между прочим, те, по слухам, вполне нормально относились к караулу на губе.
Итак, наступил день, когда я в составе караула отправился охранять людей, которые там отбывали наказания, людей, к которым совсем недавно и я мог примкнуть, если бы объявленное командиром роты наказание превратилось из декларированного в реальное. Как это не удивительно, но вместе со мной с карабином за спиной строем шли Бобер, Тупик, Фома, Юрка, почти все мои собутыльники из первого взвода. Кончено, кроме них были и другие курсанты, не употреблявшие так громко алкоголь. Всего в карауле несли службу двенадцать человек. Возглавлял это дело наш Строгин. Раньше, на первом курсе начальником караула ходил кто-нибудь из офицеров, но с третьего года учебы это почетное право было доверено замкомвзводам.
Караульное помещение мы приняли довольно быстро, особого желания докапываться до всяких мелочей у нас не было. Поэтому Строгин уже через полчаса подписал журнал и связисты покинули караулку довольные и счастливые. До ужина время прошло быстро. Мое дежурство не начиналось, и мы с Тупиком играли в шахматы.
- Принц, а ты слышал, что скоро начнут распределять на стажировку? – спрашивает меня всегда узнающий всё раньше всех.
- Нет.
- А куда бы ты поехал? Куда хочешь?
- Да мне по барабану, - пожимаю я плечами и съедаю слона противника.
- Что, вообще нет никаких предпочтений?
- Нет. Мне все равно. Я нигде не был и выбирать между чем-то не придется. Куда пошлют, туда и поеду. А ты?
- А я бы с удовольствием попал бы куда-нибудь к морю, ну, например, в Крымск… - отвечает Олег и делает мне шах другим слоном.
- Отлично, отлично…, а что там? – почесываю я затылок, думая над своим ходом.
- Как что?! Море, дружище! Представляешь летом можно купаться, когда захочешь!
- Да… перспектива прекрасная…, нам такого не видать… - я рублю очередного и последнего слона конем и в свою очередь шахую.
Раздается звонок, это в караулку принесли ужин. Прекрасно, а то мы все уже проголодались, впрочем, это чувство с нами идет в ногу постоянно, на протяжении всех трех лет. По нашему мнению, единственный плюс от несения службы в карауле - это то, что кормят караул по офицерской норме. А это и вкуснее обычной еды и немного больше. Пищу приносят в железных термосах, пока несут она, конечно, остывает, но все равно остается съедобной, в отличие от курсантской еды. Кто-то из свободной смены накрывает на стол в маленькой кухонной коморке и те, кто не стоит на часах начинают ужинать. Я быстро справляюсь со своей порцией и иду к «оружейке» за своим карабином. Подошло время идти мне в казематы. Строгин тоже закидывает последний кусок, ему вести меня туда и забирать стоящего Юрку.
- Принц, ты уж готов? Подожди минуту, - кричит, спешно пережевывая пищу начальник караула. – Сейчас открою.
Он подходит к железному шкафу и, достав из кармана связку ключей, открывает мне временное хранилище оружия. Вот он мой карабинчик стоит в сторонке. Его приклад слегка потерт, а примкнутый штык-нож сияет, словно он выкован из белого золота. Это я его специально натираю, когда мы планово чистим свое индивидуальное боевое оружие, которым мы никогда не пользуемся. Правда, я не понимаю зачем мы это делаем ровно раз в месяц, если первый и последний раз стреляли еще на первом курсе. Именно тогда я и получил благодарность от командира батальона за лучший результат стрельб, выбив тридцать из тридцати. Я беру обойму и вставляю патроны в магазин. Затем ставлю оружие на предохранитель. Проделав все эти манипуляции, я вешаю СКС на плечо.
- Готов? – спрашивает меня Строгин.
- Идем, - киваю я головой.
Мы выходим из караульного помещения и слышим, как за нами задвигается засов – обязательный ритуал, - караульное помещение закрыто для посторонних. Даже проверяющий, если таковой придет, должен знать секретное слово, назвав которое, ему будет открыт доступ в караулку. Нет пароля – нет и входа. Это секретное слово – пароль – хранится в пакете у дежурного по училищу и меняется каждые сутки, обычно это названия городов нашей огромной Родины.
Мы спускаемся со второго этажа и идем по двору к двери, которая ведет полуподвальное помещение. Именно там содержаться «военные преступники», то есть те, кто злостно нарушил требования уставов и приказы командиров. В тех же уставах четко оговорено кто из командиров и на сколько может лишить своих подчиненных свободы. И это, как ни странно, не является нарушением прав человека, конституции и других законов. Все законно!
Строгин, открывает железную дверь и пропускает меня внутрь. Я спускаюсь по ступенькам и сталкиваюсь с Юркой, который ждет своей смены.
- Что так долго? – возмущается он, поднимаясь по ступенькам.
- Все по времени! Даже на пять минут раньше! – не соглашаюсь я. Но он уже не слушает меня, быстро поднимаясь по ступенькам к воздуху и еде.
Я слышу, как закрывается за мной, скрипя, входная дверь и, мне кажется, что даже слышу лязг ключа. Теперь я один в полутемном помещении со стенами, одетыми в цементную шубу. Коридор с изгибами, разветвлениями, без окон, но со множеством тяжелых деревянных дверей. Они, как и положено в такого рода заведениях, имеют массивные металлические задвижки и небольшие оконца, закрывающиеся маленькими ставенками. В подвале стоит спертый очень неприятный, кислый и очень стойкий запах, я бы даже сказал грубее - вонь. Чтоб немного прогнать эту вонь, я, оставшись один, достаю сигарету и закуриваю. Дым сигареты здесь намного приятней местного воздуха. Но, однако, и он не может перебить его затхлость и кислоту.
Нынче пустующих камер намного больше занятых. Поэтому в коридоре тихо и спокойно. По оставшейся после связистов информации только в трех камерах закрыты невольники. Всего семь человек. В основном это «партизаны», их четверо, двое солдат-срочников из школы младших авиационных специалистов, сокращенно ШМАС, и один курсант нашего училища со второго курса. Я устанавливаю для себя маршрут движения по коридору и засекаю время. Спокойно и в тишине я ступаю по каменным плитам старинного дома. Говорят, в помещении гарнизонной гауптвахты до революции располагался городской морг. Странно, думаю я, а зачем в морге так много комнат, ведь в подвале добрый десяток камер, причем видно, что они здесь существовали с самого начала, то есть с момента строительства. Мысли мои переносятся в далекое прошлое и я пытаюсь представить, что на самом деле здесь могло быть. Здание капитальное, двухэтажное из известняка с красивыми завитками над окнами и дверными проемами. Высокие потолки на первом и втором этажах, даже в подвале высота потолка никак не ниже двух с половиной метров. Нет, скорее всего этот дом мог принадлежать какому-нибудь купцу и в подвале он хранил свой товар.