- Рота! Становись! Равняйсь! Смир-на! – Чуев поскакал к комбату, а тот очень плавно двинулся на встречу совсем по-граждански приложив руку к фуражке-аэродрому, которой завидовали все курсанты. – Товарищ полковник рота для инструктажа по причине убытия на практику построена! Командир роты капитан Чуев.
- Вольна!
- Вольна!
Комбат остановился посреди строя и выступил с прощальной, напутственной речью. У полковника была интересная манера говорить. В конце каждого предложения он, видимо, любил вставлять какое-нибудь матерное словцо и это у него вошло в привычку. Но перед строем, публикой, гражданскими лицами высокого ранга он старался контролировать свою речь, однако не всегда это у него получалось и тогда концовка предложения выглядела примерно так: «ибио-ма». Наши доморощенные пародисты уловили этот момент и на все лады обыгрывали ее, изображая полковника. В сущности, Маркенко был добрым и великодушным человеком, который большую часть службы провел, воспитывая подрастающие кадры. Ни один из нас никогда не испытывал к нему никакой неприязни, а уж тем более ненависти. Отчего и шутки над ним носили скорее добрый оттенок, чем оскорбительный.
- Сейчас нас, ибио-ма, проинструктирует еще и комбат, ибио-ма… - довольно громко, не опасаясь, что его услышат офицера, сказал Вадька.
- Сегодня, - Маркенко немного откашлялся, - вы еще больше приближаетесь к конечной цели вашей учебы, ибио-ма. Целый месяц вы будете проверять свои знания на практике. Учтите, там тоже будут выставляться оценки и по ним можно будет судить о вашем профессионализме, о ваших успехах и старании в течение года, ибио-ма! На практику вы отправляетесь на поездах. Помните, что поезда сейчас не те, что были раньше, ибио-ма, они скоростные, ибио-ма и быстро набирают скорость, ибио-ма! Не отставайте на остановках, а то, ибио-ма, не догоните! Командир вас уже проинструктировал, поэтому мне остается пожелать вам удачи и прилежно, ибио-ма, учиться всему тому, ради чего вы отправляетесь в полки. Прилежно там учитесь и запомните, что вы узнали на практике! Не пуха ни пера!
- К черту! – послышались отдельные выкрики из строя.
Маркенко замолчал и тихо что-то сказал Чуеву. Тот кивнул головой и приложил руку к козырьку.
- Рота, равняйсь! Смирна! Напра-во! К машинам шагом-марш!
Мы дружно взяли чемоданы и зашагали на вторую проходную к ожидавшим нас автомобилям.
И вот вокзал. Я хожу между маленькими группками моих сослуживцев, одни из них состоят только из курсантов, другие включают в себя отцов и матерей местных товарищей, иногда они с младшими братьями, завидующими своим старшим, иногда с сестрами, незаметно стреляющими по сторонам в поисках симпатичных юношей. Кое-где прощаются молодые семьи. Жены чуть ли не ревут, отпуская своих «ненадежных» мужей на целый месяц неизвестно куда, туда, где соблазны подстерегают их на каждом шагу, где гарнизонные девчонки с крепкими телами охотятся за потенциальными мужьями и им не важно женат претендент или еще нет. Я ни вижу своих провожающих, нет ни отца, ни матери. В поисках хотя бы знакомых я шатаюсь и продираюсь сквозь плотные толпы уезжающих.
- Да вот и он! – передо мной вырастает Стас со своими родителями, и я вижу своих, стоящих рядом и окидывающих взглядом вокзал в поисках меня.
- Здрасте, - вежливо здороваюсь я с отцом Стаса, пожимая его руку, протянутую им первым, как подобает по этикету, потом вежливо киваю головой его маме.
- Здравствуй, дорогой, - говорит мама Стаса. - Твои родители уж подумали, что ты не едешь на практику. Ищут, ищут никак найти не могут!
- А я их хожу, ищу…
Мои любимые родственники подходят ко мне, мы обнимаемся, вернее я даю себя обнять, и мы все, вместе с семьей Стаса, образовываем небольшой круг по интересам. В сторонке, недалеко от нас стоит Вадька, Бобер шляется между компаниями, перебрасываясь парой слов то с одними, то с другими, он очень общительный у нас, одним улыбнется, с другими постоит покурит, с третьими горячо обсудит предстоящую поездку.
До отправления поезда остается сорок минут и, по заведенной традиции на всех вокзалах страны, двери вагонов открываются, на перрон спускаются проводницы, протирая перила, посадка началась.
- Вниманию провожающих! – слышен голос Чуева из матюгальника, усиливающего его, но не очень. – Время проводов закончилось! Рота, повзводно становись! Граждане родители прошу вас отойти поближе к лавочкам!
- Рота! Становись! – громко, перекрикивая толпу, кричит старшина.
- Первый взвод, становись! – это уже Строгин пытается нас вставить в рамки воинской дисциплины.
Толпа сначала заволновалась, потом нехотя зашевелилась, засуетилась, но довольно быстро распалась на две части, провожающие стали отступать подальше от перрона, а зеленая масса молодой поросли стала приобретать форму квадратов. Через пять минут рота была построена. Чуев встал возле вагона-ресторана и уже громко, без микрофона прокричал нам крайние напутствия.
- Еще раз напоминаю о мерах предосторожности в пути и соблюдения воинской дисциплины! Помните, что по вам, по вашему поведению люди будут судить о всей Советской армии! В добрый путь! По вагонам!
Волна накатила на два плацкартных вагона поезда. Гражданских пассажиров видно не было, кругом только люди в форме, стремящиеся занять хорошие места, не боковушки и не у туалета. Из нашей четверки первым в вагоне оказался Бобер, он занял нам четыре места в купе подальше от туалета. На верхних полках разместились мы с Вадькой, а Стас и сам Бобер устроились на нижних с, казалось бы, большим комфортом чем мы. Правда, я и сам хотел занять верхнюю полку, так как знаю, что нижняя всегда занята гостями, которые сидят на ней за столом и не дают хозяину отдыхать, когда тот захочет поспать. На верху же никто не сидит, и ты можешь всегда туда залезть и уединиться, и не видеть надоедливых попутчиков. Вадька тоже не возражал против того, чтобы залезть наверх и грустно смотреть в пробегающие за окном поля, лесополосы, домики, автодороги и столбы.
Как только поезд тронулся, мы уселись на свои места и быстро переоделись, сняв с себя форменную одежду. Оставшись кто в чем, кто в спортивных штанах, кто в джинсах, кто в трико, мы стали заправлять постельное белье, которое нам разнесла ошалевшая от такого военного вагона проводница. Она предчувствовала бессонную ночь и ужасно трудный и длинный день.
Когда поезд разогнался, выехав из аппендикса, по вагону распространился запах домашней курицы, пирогов, вареной картошки, колбас и сала. Мы приступили к традиционной трапезе в пути. Вадька тихонько вытащил из своей спортивной сумки длинное горлышко и разлил по стаканам, освобожденным от чая, горячительного напитка.
- Думаешь уже можно? – спросил его Стас.
- Думаю понемножку можно, сопровождающие уже сами начали квасить.
- А кто с нами едет?
- Офицеры с кафедры боевого управления. Они в соседнем купейном вагоне, их, кажется четверо… Нуриев, Басов, по-моему, Скворцов, и еще кто-то, не видел, кто-то из молодых...
Этого было достаточно для успокоения совести. Зная всех офицеров с этой кафедры, мы могли смело употребить водки, но все равно делать это нужно без фанатизма.
К вечеру, когда все запасы были выпиты, а часть провианта съедена, но не вся, за этим следил наш хозяйственный Вадька, началось интенсивное движение не только по двум нашим вагонам, но и по всему составу. Курсанты курили в тамбурах и туалетах, но никто не позволял себе курить в других местах. Кое-кто уже завел дружбу с проводницей, и она сидела в своем купе с будущими офицерами, попивала вино и безудержно смеялась над скабрезными шуточками новых пассажиров.
* * *
Я не знаю, да и Вадька тоже, каким образом мы оказались в купе соседнего вагона в котором пили офицеры сопровождения. Скорее всего мы встретились с ними в тамбуре, перекуривая маленькие перерывчики в употреблении спиртного. Впрочем, какая разница!
Офицерам Советской армии полагается передвигаться по территории СССР в купе мягкого вагона, только так, либо на самолете. Дверь в купе плотно закрыта, чтоб не дай бог кто-то по ошибке не заглянул. На столе стоит полупустая уже вторая литровая бутылка «Стрижамента». Подполковник Нуриев сидит рядом с Вадькой и гладит того по коленке.