По пути на вокзал мы проводили девочек до общежития. На пороге я долго прощался с Наташей, которой, впрочем, было не до прощаний. Ее красные, не выспавшиеся глаза говорили за нее намного красноречивее. Я стоял и обнимал девушку, а она безучастно зевала и засыпала. Поняв, что прощание превращается в карикатуру, я поцеловал ее влажные губы и довел до дверей, открыв которые, расстался с Наташей на долгие, мучительные месяцы.
ГЛАВА 9.
Возвращение к обычной жизни.
Доехав до Москвы на первой электричке, мы перебрались на Курский вокзал, с которого нам предстояло отправиться домой. Поезд наш отправлялся в двенадцать и до этого часа мы, заняв места в зале ожидания, крепко спали, не забыв, однако, выставлять дежурного, который должен был следить за временем. Ровно за сорок минут до отправления, мы на последние деньги, что собрали по карманам, купили провианта на дорогу и за десять минут до отправления уже сидели в своем плацкартном вагоне. Строгин договорился с проводницей, и та нам сразу выдала постельное белье, которое мы расстелили и моментально рухнули кто на верхних полках, кто на нижних. Нас уже не интересовали, входящие пассажиры, провожающие и проходящие по вагонам якобы немые продавцы газет, журналов и другой печатной продукции не всегда приличного содержания. Мы спали крепким здоровым сном молодых людей, уставших и не спавших накануне. Нас не мучил пока голод, к которому мы за несколько лет привыкли и научились с ним бороться.
Колеса стучали, мимо в окнах вагона проносились города и веси, а мы спали и были счастливы оказаться в комфортных условиях плацкарта. Нам не нужны были ни купе, ни СВ. Иногда я просыпался и недолго смотрел на столбы, с бешенной скоростью проносящиеся мимо. Монотонный стук колес о стыки рельсов, плавное раскачивание вагона на ходу вновь закрывали мои глаза, и я снова крепко засыпал. Мое сердце пока не болело от нестерпимой тоски по любимому человеку, оставленному где-то далеко в затерявшемся среди густых лесов городе. Я спал и пока радовался своему возвращению к обычной привычной жизни, радовался скорому отпуску и встрече со своими товарищами, у которых будет, что рассказать о своих похождениях на стажировке.
Вечером мы проснулись почти одновременно от острого чувства голода. Бобер, как напарник и последователь Вадьки, заведовал и у нас провизией. Он достал из сумки кирпич белого хлеба, килограмм вареной колбасы с жирком и несколько пачек печенья, - это все, на что у нас хватило денег. Правда, мы, конечно, отложили на белье четыре рубля и пару рублей на чай и непредвиденные расходы. Чай, благо мы могли пить на протяжении всей поездки. Колбасы нам хватило только на один раз, хлеба на два. То есть на завтрак мы доели черствые куски хлеба, запивая их чаем. Но мы не горевали. Нам оставалось только продержаться до вечера, а там и конец пути.
Приблизительно часов в одиннадцать к нам заглянул боец-дембель. Я и раньше видел, что делают из формы увольняющиеся в запас срочники, но этот превзошел всех. Его погоны были украшены бахромой, скорее всего от театральных занавесей, словно это эполеты прошлого века, от второй сверху пуговицы кителя к правому погону тянулись низко свисая почти до пояса богатые, толстые аксельбанты. На швы рукавов были наложены золотые плетения, какие обычно носили гусары, я не рассмотрел из чего они были сделаны. В довершение ко всему на его штанах, как на брюках у генералов красовались лампасы. Правда, отчего-то белого цвета, видимо для этой цели им использовались чистые простыни. Заметив нашу форму, он задержался и подмигнул Бобру. Серега не обратил на него никакого внимания. Тогда боец подошел к нему вплотную и громким шепотом, таким, что его услышал и я предложил выйти с ним в тамбур.
- На фига? – не понял его Бобер.
- Есть два пузыря…
- Да? Ну, пойдем, выйдем, - Серега обул тапочки и пошел за дембелем.
Он вернулся почти сразу и один. Молча сел на свою кровать и расхохотался.
- Два пузыря! Я-то думал водки, коньяка, на худой конец самогонки!
- А тебе что предложили? – спросил я, свешиваясь сверху.
- Два пузыря «Шипра»!
- Что ж ты отказался? – спросил Выскребов.
- Я не опустился до такого еще!
- Зря не согласился! – пошутил я. – Так бы рассказал нам о букете…
- Хочешь я ему предложу тебя в собутыльники?
- Не! Я с незнакомыми не пью! – сказал я, намекая, на его быстрое согласие выпить с первым встречным.
- Да я и пошел-то только из интереса, - стал оправдываться мой товарищ, но мы уже закрыли эту тему.
Я удобно улегся на спине и стал смотреть в потолок. Вагон раскачивался, по нему стали интенсивно ходить пассажиры то в одну сторону, то в другую. Отчего-то мне подумалось о том, что и в жизни нам встречаются люди, с одними мы идем некоторое время вместе, другие, пожав руку убегают вперед, третьи отстают. Вот нам уже осталось совсем немного учиться, а что потом? Сохраним ли мы дружбу? А любовь? Не пройдет ли и она также, как и эти люди, спешащие в вагон-ресторан? Что там в Калинине сейчас делает Наташа? О чем она думает? Не забыла ли меня? Колеса стучат, хлопает дверь в тамбур, проводница извещает о приближающейся остановки. Дорога. Глаза мои закрываются, и я вновь засыпаю.
* * *
У меня два дня до того, как возвратиться в училище. Приехав, мы договорились явиться в казарму не сразу, а через несколько дней, в числа, соответствующие документальному окончанию стажировки. Не имело смысла терять драгоценные денечки на тупое сидение в казарме и на выспрашивание увольнения у отцов-командиров, когда мы сами могли себе его устроить, даже не увольнение, а сверх короткий, но отпуск. К третьему курсу у каждого из нас в городе было место, где он мог провести время, не заботясь ни о пропитании, ни о крыше над головой. Кто-то был знаком с девушками, которые с удовольствием размещали мальчиков в своих квартирах или комнатах в общежитиях, у кого-то в городе проживали родственники, кто-то останавливался у своих друзей из местных. В общем это не Калинин и каждый из нас не стремился на свою железную койку, пусть даже под надежной крышей, где кормят, поят и спать укладывают. Атрепов сделал нам документы тем числом, которым должна была заканчиваться наша стажировка. Правда он десять раз переспросил нас о планах и не собираемся ли мы вернуться в родные стены раньше. Только после наших убедительных заверений в том, что мы собираемся войти в училище не раньше указанного им числа, он поставил дату окончания, взяв с нас слово не проболтаться. Билеты для отчета нам сдавать было не нужно, поэтому вычислить истинный день прибытия никто не смог бы. Уже на вокзале мы пожали друг другу руки и договорились ровно через два дня встретиться за сто метров от училища, так, чтобы войти на проходную одновременно.
Выскребов решил смотаться на эти два дня домой, благо до его города был всего час езды на автобусе. Женька отправился к родственникам, а Бобер – к подруге, проживающей рядом с училищем в однокомнатной отдельной квартире. Я не знаю, какие у них были отношения, но, думаю, что Серега к ней ничего серьезного не испытывал. После того, как я увидел его на стажировке последовательно с тремя девушками, я понял, что он не скоро остепенится.
Дома я уже через час стал прежним. Родные стены творят чудеса. У меня возникло такое чувство, будто и не было не только этого месяца, но всех трех лет жизни вне дома. Я побродил по комнатам, родители отсутствовали, был разгар рабочего дня. Я переоделся, поел, поговорил с родителями по телефону, обрадовав их своим благополучным возвращением, и вышел во двор. Усевшись на лавочку, я стал ждать своего медицинского друга. Было жарко и день выдался хорошим. За месяц, проведенный в средней полосе я уже забыл, что такое жара. Слабый ветерок еле заметно обдувал мое вспотевшее тело, хотя я сидел в тени деревьев.
- Привет! Как съездил? – я жму руку своему другу детства. Он появляется внезапно, поскольку я сижу с закрытыми глазами.