В 1819 году академия объявила конкурс на решение одного из самых трудных и наименее разработанных в то время вопросов — о преломлении лучей света. Огюст получил первую премию. Четыре года спустя он был избран членом академии, назначен экзаменатором политехнической школы и корреспондентом научного общества в Лондоне.
Каждый последующий год в жизни Френеля был отмечен каким-нибудь изысканием в наименее разработанных отделах науки; всякое изыскание его всегда имело громадное значение. Наконец, после продолжительного изучения световых законов, он развил идею Бюффона, не имевшую до того времени почти никакого применения. Френель усовершенствовал способ освещения маяков. В настоящее время аппаратом его снабжены все маяки. Мореплаватели всех наций благословляют имя Френеля, не подозревая, быть может, что его носил когда-то маленький лентяй, исключенный из шкоды, легкомысленный шалун, сообщество которого было признано вредным для его сверстников.
Можем ли мы из приведенного примера вывести заключение, что наклонность к лени служит ручательством блестящей карьеры ребенка? Без сомнения нет, и вы видели, что успех, достигнутый Огюстом Френелем, был результатом усердных занятий, за которые он принялся тотчас же, как только попал на настоящую дорогу.
Слишком однообразное школьное образование прежнего времени, не принимавшее в соображение различия в способностях и склонностях детей, подчиняло всех их одной и той же узкой педантичной программе и большею частью оставляло родителей в заблуждении относительно истинного призвания их детей.
Я расскажу вам еще историю о другом лентяе, Клоде Желе. Он был сын лакея, который служил в замке Лоррен, отчего он и известен больше под именам Клода Лоррена.
В раннем детстве Клод был до того туп, что в школе едва мог научиться подписывать свое имя.
Он никогда не упускал удобного случая убежать из школы на поле; но при этом в нем отнюдь не замечалось никакой особой склонности к чему бы то ни было, как у маленького Френеля; он не интересовался ни хлопушками, ни луком, ни стрелами, вообще ничем таким, что обыкновенно больше всего интересует ленивых школьников. Клод блуждал по полям, наблюдал все, но ни на чем в особенности не останавливал внимания; он был похож на человека, который блуждает во сне или спит с открытыми глазами. Если он садился, то оставался по целым часам в совершенной неподвижности, спокойно и, пожалуй, бессмысленно глядел на пейзажи, расстилавшиеся перед его глазами.
Что делалось в этом мальчике? Какие ощущения испытывал он? О чем он думал? Этого никто не знал, потому что Клод почти совсем не говорил, а если и скажет иногда несколько слов, то они могли показаться признаком слабоумия. Умел ли он дать себе отчет в своем созерцательном самозабвении? Крайне сомнительно. Отданный в ученье к пирожнику, Клод и там обнаружил не больше расположения к работе, чем в школе. Оставшись на двенадцатом году круглым сиротою, Клод отправился в Фрибург в Швейцарии к своему старшему брату, который был резчиком на дереве. Брат хотел было выучить его рисованию, но Клод не добился в этом искусстве, также как в искусстве печения пирогов, никакого успеха; когда же брат хотел прибегнуть к мерам строгости, — Клод бежал. С тех пор история Клода становится очень темною; известно только, что он отправился в Рим, куда был увезен, по одним известиям — каким-то дальним родственником, по другим же он побирался милостыней на пути и сделался бродягою. Последнее предположение вернее. В самом деле, с какою целью дальний родственник предпримет далекое путешествие в Рим с тупоголовым мальчиком? Но допустив даже, что это было так, возможно ли предположить, что по прибытии в Рим он покинул на мостовой бедного мальчика, которого сам же завез на чужую сторону?
Во всяком случае несомненно то, что Клод Желе был в Риме и там прямо с улицы взят одним пейзажистом, по имени Тасси, который сжалился над беспомощным положением ребенка и взял его к себе в услужение.
Клод Желе.
Клод должен был растирать краски, готовить обед (Тасси вероятно не был особенно взыскателен в гастрономическом отношении), ухаживать за лошадью и вообще исполнять все обязанности домашнего слуги.
По условию, заключенному между ними, художник, сверх скромной платы, будет давать Клоду уроки рисования; но мысль об этом пришла в голову художнику без всякой просьбы со стороны Клода.
Вы думаете, может быть, что тут-то способности Клода так внезапно развернулись, что с первых же попыток уже можно было провидеть в нем замечательного будущего пейзажиста? Ничуть не бывало. Тасси в этих уроках видел лишь способ утилизировать с возможною выгодою труд маленького бродяги, потому что, как он рассчитывал, из Клода может выработаться помощник, не требующий особых расходов. Но увы! Весь расчет Тасси очень долго не оправдывался, так как толстую кору лености и тупости Клода было очень трудно пробить.
Наконец луч света проник в умственную жизнь Клода. Он начал понимать уроки своего хозяина и с пользою применять их к делу; увидев однажды несколько картин, присланных из Неаполя знаменитым пейзажистом, Клод был поражен; тут только он понял свое призвание. Он ушел из Рима прямо к этому живописцу, картины которого его так поразили, чтобы просить как милости позволения поступить в число его учеников.
В просьбе этой не было отказано Клоду и он с таким рвением принялся за учение, что в двадцать пять лет уже успел прославиться, как великий художник.
Пейзажи Клода Желе (известного больше просто под именем Клода) замечательны жизненным пониманием природы: это понимание освещает и оживляет их; оно, может быть, усвоено Клодом именно в те часы продолжительного и безмолвного созерцания, которому он безотчетно предавался в детстве.
Полдень при палящих лучах солнца; прозрачность воздуха и облаков; росу, покрывающую траву; духоту и жар, наполняющие атмосферу; беспредельный горизонт — все это Клод умел мастерски воспроизводить на полотне с помощью дивной кисти своей.
Все явления природы, которые он созерцал в детстве, в часы самозабвения, казалось, запечатлелись в его памяти, подобно тому как глубокие, тихие воды отражают в себе очертания берегов. Клод перед мольбертом давал волю своим воспоминаниям; они-то и водили его кистью и порождали чудные произведения, обнаруживающие и поэтическое чутье художника, и глубоко прочувствованный жизненный реализм. Так как на свете нередко слава признается только тогда, когда она выражается в золотой монете, то не излишне будет заметить, что картины Клода продавались по самым высоким ценам. Я знавал одного торговца старыми картинами; этот человек получил возможность прекратить дело, так как разбогател благодаря случайному приобретению картины Клода. Торговец этот приобрел ее за бесценок на аукционной продаже вещей в каком-то старом замке, а перепродал ее за 50 или 60 тысяч франков. Вероятно, он мог бы получить еще высшую цену, потому что четыре пейзажа Клода, находящиеся в настоящее время в С.-Петербурге, в Императорском эрмитаже, ценятся более чем в полмиллиона франков, картины же, хранящиеся в Лувре, совершенно неоцененны.
Еще один маленький лентяй, но уже совершенно другого рода, родился в Париже 16 января 1632 года.
— Его отца — говорит биограф, — звали Поклен; он был королевским обойщиком и жил в Париже в улице Сент-Оноре, в доме, на котором изображены были обезьяны, бросающие друг в друга яблоки. Над воротами дома висела, вроде вывески, надпись: «Павильон обезьян».
Хотя Поклен был человек со средствами, но, имея восемь человек детей, не ставил другой цели своему честолюбию, как передать своему старшему сыну звание королевского обойщика при дворе Людовика XIV. Для этого он выучил его читать, писать и считать, затем поставил за прилавок, а также заставил набивать волосом подушки кресел и обивать их материею. Но ремесло обойщика нисколько не привлекало маленького Поклена, который зевал до судорог над конторскими книгами и обнаруживал как неспособность к делу, так и полнейшее равнодушие к занятиям в отцовской мастерской. Прибавьте к этому, что маленький Жан-Батист на десятом году от рождения лишился матери и что немного спустя его отец вторично женился — на женщине, которая своим неспокойным характером вызывала весьма часто грустные воспоминания о безвозвратной потере родной матери. У мачехи кроме того были собственные дети, которых она конечно предпочитала детям своего мужа; в виду всего этого становится очень понятным, что Жан крайне безотрадно проводил свое детство в «Павильоне обезьян». Без сомнения, мальчик был бы в затруднении, если бы ему самому предоставили свободный выбор карьеры; но во всяком случае он начинал чувствовать все больше и больше отвращения к конторским книгам и вообще к ремеслу.