Вы только что слышали о детстве Паганини, Метастаза, Гассанди, — я мог бы вам назвать еще сотню других имен.
Самым знаменитым из детей отличавшихся преждевременным развитием был Пик-де-ла-Мирандоль, который на десятом году от рождения занял уже видное место среди известных артистов и поэтов своего времени; а двадцати трех лет он обнародовал в Риме девятьсот тезисов о том, что доступно человеческому познаванию. Он вызывался защищать эти тезисы публично против всякого, кто бы пожелал опровергнуть их; люди влиятельные, завидуя репутации, которую ему мог бы доставить этот диспут, под тем предлогом, что многие тезисы подрывают господствующие верования, добились того, что ему были запрещены всякие публичные диспуты.
Один сановник, столь же грубый, как и невежественный, сказал однажды в присутствии Мирандоля:
— Все эти гениальные дети делаются совершенными тупицами в зрелом возрасте.
— О, сударь, значит вы были очень умны в ваши молодые годы! — возразил маленький феномен.
Пик-де-ла-Мирандоль умер тридцати одного года, оставив по себе много сочинений, которые не раз были признаны достойными печати, что вполне доказывает, что и произведения его детских лет не лишены достоинств и что блестящее детство не помешало основательному развитию его ума в зрелом возрасте.
Плутарх, рассказывая о детстве Цицерона, сообщает следующее: «Как только Цицерон достиг того возраста, когда ходят в школу, он приобрел себе такую известность между детьми быстротою ума и развитием, что, встречая его на улице, они тотчас же выстраивались попарно и сопровождали его. О нем столько говорили, что родители других детей приходили в школу нарочно, чтобы посмотреть на него и удостовериться, действительно ли этот ребенок обладает таким замечательным умом»… В самом раннем возрасте он уже обладал всевозможными познаниями и еще ребенком написал маленькую поэму, впоследствии потерянную.
В нашу эпоху мы видим повторение поступка римских детей, которые так трогательно почитали необыкновенные способности своего товарища. Один из политических деятелей, который был и оратором, и публицистом, и замечательным ученым и оставил по себе весьма много оригинальных научных исследований, Самюэль Дюпон де-Немур, был гениальный ребенок. Когда Дюпон уже был стариком, его спросили: какое самое приятное воспоминание в его жизни?
— О, это воспоминание относится к давно минувшему времени, — отвечал он. — Мне было двенадцать лет и я считался (теперь такое признание не будет нескромным) самым лучшим учеником. В непродолжительном времени это превосходство сделалось предметом зависти для моих товарищей; некоторые из них косились на меня, другие подсматривали за моим поведением, чтоб найти в нем что-нибудь предосудительное и донести учителю.
На одном публичном экзамене я так хорошо отвечал, что собрание сделало мне настоящую овацию… Выслушав бесчисленные комплименты, я выходил из залы совершенно счастливый, и это счастье отравлено было только горькою мыслью, что блестящий триумф должен был послужить поводом к усилению зависти и вражды ко мне со стороны моих товарищей.
Я уходил, думая, что меня ожидает радость по крайней мере в отцовском доме, как вдруг на повороте улицы я увидел двух или трех учеников моего класса, которые как будто стерегли меня; как только они заметили меня, то бросились со всех ног за угол улицы с криком: «Вот он! Вот он!» Признаюсь, что если бы меня не сопровождали родные, то я не считал бы себя в безопасности, так как в числе крикунов было двое, которые особенно сильно мне завидовали; я боялся если не нападения, то по крайней мере овации совершенно противоположной той, которой удостоен был на экзамене. Завернув за угол, я не без страха увидал в расстоянии тридцати шагов густую толпу учеников, намеревавшуюся заградить нам дорогу.
— Что они хотят со мной сделать? — спросил я отца, инстинктивно прижимаясь к нему.
— Это мы сейчас узнаем, — отвечал отец, улыбаясь моему страху.
Мы приблизились к толпе; из нее вышел нам навстречу один из самых старших учеников; это был мой заклятый враг.
— Самюэль, — сказал он, — мы сегодня так гордимся тобой, что решили высказать тебе это и представить доказательство нашей дружбы. Прими его с таким же удовольствием, с каким мы его тебе приносим.
Когда эта простая речь была произнесена, все ученики закричали разом: «Да здравствует Самюэль!» Двое из них передали мне корзину с превосходными фруктами; она и была тем доказательством дружбы, о котором говорил оратор. Вы конечно легко можете себе представить какое чудное мгновенье я пережил тогда.
Я имел вообще много успеха, как писатель, как оратор; я был часто предметом самого высокого почета; но при всем том не задумываясь всегда скажу, что поднесенная мне корзина с фруктами до сих пор служит лучшим воспоминанием о почестях, которые когда-либо были мне оказаны; я убежден, что это маленькое происшествие имело влияние на всю мою жизнь.
Два самых великих драматических писателя, которыми гордится Испания, Лопе-де-Вега и Кальдерон, сочинили свои первые произведения для сцены ранее четырнадцатилетнего возраста.
Ариосто, знаменитый поэт Италии, восьми лет разыгрывал со своими братьями и сестрами пьесы собственного сочинения, которые приводили в восторг интимный кружок присутствовавших на представлениях.
Торквато Тассо, тот поэт, который своими произведениями вдохновил Метастаза, говорил совершенно бегло — если верить его биографам — будучи шестимесячным младенцем; трех лет он учился грамматике, четырех изучал классиков, а семи — писал по-латыни и понимал по-гречески.
Михаил Бер, немецкий поэт, брат знаменитого композитора Мейербера (Мейра Бера), перевел в двенадцать лет итальянскую поэму; перевод этот был напечатан.
Моцарт, один из тех музыкальных гениев, произведения которых никогда не стареют, изучал гаммы одновременно с азбукой; трех лет он очень искусно играл на клавесине и скрипке, четырех — начал сочинять, шести — давал концерты и восхищал своей игрой слушателей, двенадцати — управлял в императорском дворце в Вене оркестром, который исполнял большую кантату, сочиненную Моцартом для какого-то празднества; за это Моцарт был пожалован в звание придворного концертмейстера. Четырнадцати лет он написал свою первую оперу, которая имела огромный успех в Милане, и каждый год, чтобы не сказать каждый день, появлялись в свет его образцовые произведения, одно за другим. Моцарт умер, едва достигнув тридцатишестилетнего возраста, но имя автора Дон-Жуана также бессмертно, как и его произведения.
Моцарт.
Однажды Моцарт был приглашен послушать игру одного молодого человека, который, как ему сказали, был очень талантливым импровизатором на клавикордах (ныне рояль). Молодой человек играл пред знаменитым композитором, который слушал его игру равнодушно, тогда как другие были в восхищении от импровизации; когда тот кончил, Моцарт сказал, что эта импровизация похожа на затверженный урок. Молодой человек попросил композитора дать ему оригинальную тему; Моцарт, думая поймать его, написал мотив чрезвычайно трудный. В продолжение получаса молодой музыкант играл на заданную тему с такой свободой, с такой гениальностью, что Моцарт в восторге воскликнул:
— Обратите внимание на этого молодого человека, он пойдет далеко!
И действительно, этот молодой человек пошел далеко; имя его Людвиг Бетховен. В то время ему было 18 лет, но уже за десять лет до того, он был хорошим исполнителем и обнаруживал большие композиторские способности.
Бетховен.
В таком же возрасте начали сочинять композиторы Керубини и Пиччини.
Мендельсону было четырнадцать лет, когда в Берлине исполнялась его первая симфония.
Рамо, которого некогда называли отцом французской музыки, едва умел ходить, когда его маленькие пальцы уже творили чудеса на клавикордах.
Шорон, основатель консерватории классической музыки и один из тех людей, которые серьезнейшим образом заботились о распространении музыкального образования в низших классах населения, встречал в детстве препятствия своим музыкальным упражнениям со стороны родителей, и потому еще ребенком изобрел способ излагать на бумаге мотивы, которые он слышал или создавал в своем воображении.