Этот геройский ответ по-видимому произвел впечатление на дея, и Сервантес думал уже, что его решимость спасет жизнь товарищей, но случилось не так: именно их то всех и казнили. Что же касается Сервантеса, то дей пощадил его, полагая, что человек с таким гордым сердцем должен принадлежать к какой-нибудь знатной фамилии, которая в состоянии дать за него громадный выкуп. Пленнику дарована была жизнь, но строгость заточения значительно усилилась. Сервантеса стерегли днем и ночью, держали в цепях, жестоко наказывали за малейшее неповиновение, и он должен был переносить эти ужасные страдания в продолжение целых шести лет.
Наконец известное монашеское братство (Frères de la Merci), которое обращало собираемые от жертвователей приношения на выкуп христиан, попавших в рабство к мусульманам, выкупило Сервантеса и он снова увидел родную Испанию. Все средства его к жизни заключались тогда в его пере; но средства эти были очень скудны; несмотря на свою плодовитость, Сервантес жид в одиночестве, униженный и презираемый всеми; его положение было хуже, чем во времена рабства. Дот-Кихот, произведение исполненное неподражаемого юмора и глубокомыслия, написано было Сервантесом в алжирской тюрьме.
Лишь после смерти воздана была должная справедливость Сервантесу. Ему воздвигли великолепную гробницу, выпустили роскошное издание его произведений и стали прославлять страну, которая была его родиною.
Сервантес.
Мильтон, знаменитый английский поэт, слепой, подобно Гомеру, оставил мемуары, из которых мы узнаем некоторые подробности о его детстве.
«Я родился в Лондоне, — пишет он, — в почтенном семействе; родители мои были люди честные и добродетельные; мать моя была, кроме того, известна своею благотворительностью.
Отец предназначал меня с самого раннего детства к литературному труду, и я так горячо предался ему, что с двенадцатилетнего возраста не мог уже отрываться от работы раньше полуночи. Это и было главною причиною слепоты, которая постигла меня впоследствии. Но так как ни слабость зрения, ни частые головные боли не могли ослабить моего рвения в занятиях, то отец не щадил ничего для моего образования Он нанимал мне лучших учителей, а когда увидел, что я обладаю уже знанием нескольких языков и приступил к изучению философии, то отправил меня в Кембриджский университет. Там в продолжение семи лет, подчиняясь школьной дисциплине, никогда не предаваясь разгулу и заслужив уважение всех достойных людей, я получил степень магистра».
Таково было начало литературной деятельности Мильтона. После этого он путешествовал несколько лет по Италии и Франции и, возвратясь в Лондон, сделался простым школьным учителем, хотя некоторые поэмы его на латинском, итальянском и английском языках уже были изданы.
Замешанный в политические интриги, происходившие в то время в Англии, Мильтон лишился всего. Слепой нищий, всеми оставленный, страдая от неблагодарности собственных детей, поэт жил в своей родной стране, как в ссылке, и умер, не дождавшись успеха своего Потерянного рая.
Издатель, купивший у него эту рукопись за десять фунтов стерлингов, считал издание ее делом очень рискованным, потому что люди, имевшие тогда влияние на общественное мнение, отзывались обыкновенно следующим образом о великом поэте: «Этот старик Мильтон не что иное как жалкий бедняк, написавший по Библии какую-то длинную, скучную, причудливую и фантастическую поэму».
Таково было суждение современников о произведении, которое считается теперь одним из величайших творений человеческого гения.
Сколько есть еще других людей, которые возвысились только силою своего ума и затем стали мучениками своего гения. Камоэнс, Драйден… Но оставим этот печальный перечень и приведем пример из французской жизни несколько более утешительный.
В полдень 1777 года лесной сторож, обходя дозором равнину Клиши, увидел ребенка, выходящего из чащи леса, который очень строго оберегался, как хорошее убежище для дичи. Ребенок направился к обработанному полю, нарвал репы и стал есть.
Конечно похищение нескольких штук репы не могло причинить большого вреда хозяину, но в самом поступке мальчика уже заключалось преступление, хотя и маловажное, но тем не менее предусмотренное законом и подлежащее уголовному преследованию. По своей обязанности лесной сторож должен был схватить маленького грабителя, и он исполнил свой долг. Ожидая, что воришка обратится в бегство, лесничий уже решил про себя, что не удовлетворится за предстоящую ему неизбежную одышку одним арестованием его. Но вместо того чтобы пуститься бежать, мальчик спокойно поджидал лесничего, и когда тот подошел, сказал ему умоляющим голосом:
— Не причиняйте мне зла, я не вор, а если и сорвал одну репу, то потому что я голоден, очень голоден! Лесничий, строгий в отношении службы, но мягкий по натуре, вынужден был сделать над собой усилие, чтобы не разжалобиться словами ребенка, — так много в них было искренности и так невинно смотрело лицо маленького вора.
— Если ты голоден, то это оттого, что ты маленький бродяга, — отвечал он, принимая строгий тон, — мальчик твоих лет не должен блуждать один по полям; я отведу тебя в тюрьму, пока родители не возьмут тебя к себе.
С этими словами лесничий уже протягивал руку, чтобы взять мальчика за ворот.
— Увы! — сказал со вздохом ребенок, — мои родители не могут взять меня. Они умерли.
— Умерли! Так откуда же ты? Кто ты?
— Я из Шатель-Санзуар, близ Авалона в Бургундии; иду из Парижа. Я не бродяга, уверяю вас.
— Вижу! — сказал лесничий, забывая о строгости своих служебных обязанностей, — так как ты ел сейчас репу за неимением лучшего, — продолжал он ласково, взяв мальчика за руку, — то значит ты очень голоден. Пойдем!
Он привел мальчика к себе в дом, который находился в ста шагах от поля, накормил его, и когда увидел, что мальчик достаточно подкрепил свои силы, сказал ему:
— Теперь расскажи мне откровенно, кто ты и каким образом попал в эти места.
— Я обещаю вам, — ответил мальчик, — что буду говорить только правду. Меня зовут Эдм Шампион; мне тринадцать лет; я, как только что сказал вам, родом из Шатель-Санзуар; это деревня на берегу Ионны. Мой отец был лодочник; мою мать звали Франциской ла-Рош; она была дочь разорившегося фабриканта, который имел однако порядочное состояние. Но, как кажется, ее родным не нравилось, что она хочет выйти замуж за моего отца, так как Пьер Шампион не имел никаких средств к жизни и добывал очень мало денег своим тяжелым трудом. Ей позволили выйти за него, но не дали никакого приданого, и с тех пор совершенно забыли о ней, словно она умерла. Что касается меня, то я никогда не видел никого из родных моей матери. Мой бедный отец работал изо всех сил, чтобы добыть каких-нибудь десять или пятнадцать су в день, — подумайте, как могли мы жить на эти деньги? — тем более, что нас было трое в доме. Не один раз, я помню хорошо, всем пятерым приходилось довольствоваться на обед маленьким караваем черного хлеба, испеченного из останов выжатых семян, и скверной вонючей селедкой. Зачастую же даже и селедки не было. Моя мать умела читать и писать и зарабатывала несколько су тем, что писала письма для местных обывателей; но этим и ограничивалась та помощь, которую она могла оказать отцу, так как ей надо было еще смотреть за нами, шить на нас, и кроме того она отличалась слабым здоровьем.
Часто я видел, что она плакала; ее страшно огорчало равнодушие ее родных, которые конечно могли бы помочь нам в нашем стесненном положении, так как это были в сравнении с нами богачи.