Ричарда так любил хозяин и товарищи, что никто я не подумал бы уехать без него и его кошки. Все смеялись над таким «тюком», потому что он не обещал своему хозяину ни малейшей прибыли… Но вы увидите, что они жестоко ошиблись! Они отправились в путь и пристали к берегам отдаленной страны, до того опустошаемой крысами, что сам владетель ее в своем дворце не мог избавиться от беспокойных нападений этих маленьких животных. В целом крае не было ни одной кошки, которая могла бы вступить в борьбу с этим врагом. Можете себе представить, как кстати появился друг Ричарда в этой злополучной стране и до какой степени его подвиги возбуждали всеобщее сочувствие!
Кошка творила такие чудеса, что король предложил Ричарду уступить, продать ее за очень высокую цену. Ричард очень любил ее, но предложенная цена и увещания товарищей убедили его заключить торг. Кроме того, он был спокоен за участь своего друга, о котором будущий владелец конечно позаботится.
Возвратясь в Англию с маленьким состоянием, которым был обязан своей кошке, Ричард так искусно и честно воспользовался своими средствами, что сделался одним из самых крупных и наиболее уважаемых богачей в Англии. Он обладал десятками миллионов. Избранный в мэры Лондона, того самого города, по которому он блуждал жалким бедняком со своею кошкою на руках, Ричард основал очень много благотворительных учреждений, большая, часть которых существует еще и до сих пор, несмотря на то, что Ричард Виттингтон умер уже четыре столетия тому назад. Весьма естественно, что вследствие простоты этой истории, отдаленности времени и счастливого употребления, которое герой ее сделал из своего состояния, воображение историка неизбежно должно было приукрасить вымыслом приключения бедного ребенка, обогатившегося благодаря своей кошке. У англичан еще и до сих пор приключения эти служат предметом национальной гордости. Мы, с своей стороны, должны признать их лишь весьма назидательным примером для всех тех, у кого не хватает мужества и энергии в борьбе с превратностями и невзгодами.
Во Франции всем и каждому знакома песенка, столь же распространенная и избитая, как песенка «Мальбрук в поход собрался»; это песня «о добром короле Дагобере», в каждом куплете которого говорится о «великом святом Элоа». Странное дело: в песне о Мальбруке проглядывает желание подтрунить над одним из величайших полководцев XVII века; но это еще можно кое-как объяснить: во время кровавой войны Англии с Франциею Мальбрук одержал две блестящих победы над французами — при Рамилли и при Мальплаке — и они больше ничем не могли удовлетворить свое оскорбленное национальное самолюбие, как только насмешкой, иронией. Смех во все времена считался оружием убийственным.
И в песне о короле Дагобере смеются над тем, что вовсе не смешно. Прежде всего совсем не остроумно называть короля Дагобера (VI век) «добрым», так как он отличался очень беспутным поведением и самою бессердечною жестокостью. Если это тоже «ирония», то она крайне неудачна, и кроме того для современников (спустя тринадцать столетий) совершенно непонятна.
Король Лотарь II, говорит летописец, — желая восседать на троне, достойном по роскоши и красоте его королевского величества, призвал своего казнохранителя Боббона и сообщил ему о своем намерении.
— У меня есть работник, — сказал Боббон, — который сумеет исполнить такой заказ.
Этого работника звали Элоа. Он был сыном бедных родителей, родом из деревни Шатела в Лимузене. Заметив в нем большие способности, родители отвезли его в Лимож, где он был определен учеником на монетный двор и стал учиться чеканному делу и золотых дел мастерству. Вскоре его необыкновенные способности в составлении изящных рисунков и искусной обработке металлов обратили на себя всеобщее внимание. Его работы получили такую известность, что Боббон, который много слышал о нем, выписал его в Париж.
Король Лотарь объяснил ему свое желание, и молодой Элоа составил рисунок трона с многочисленными золотыми украшениями. Королю рисунок этот очень понравился. Он приказал другим золотых дел мастерам (из недоверия к Элоа) сделать расчет, сколько понадобится золота для такого трона; они, завидуя Элоа, ровно на половину уменьшили потребное количество. Тем не менее Элоа справился и сработал великолепный трон.
Король был очень доволен и немало дивился изяществу и тонкости работы. Желая по заслугам наградить Элоа, он призвал золотых дел мастеров, чтобы они оценили труд. Они притворно восторгались; но один из них сделал королю намек, что Элоа несомненно употребил в дело не более трех четвертей отпущенного ему золота, а добрую четверть прикарманил, вероятно предвидя недостаточно щедрую награду. Король спросил Элоа, не осталось ли у него золота. Молодой артист, победивший цеховых ремесленников работою, победил их и честностью.
— Простите, ваше величество, сказал он, — у меня осталось золото, но я его тоже употребил в дело; я сделал второй совершенно такой же трон.
Сказав это, Элоа ушел, и вскоре был принесен второй, сделанный им трон, ничем не отличавшийся от первого. Король Лотарь щедро наградил Элоа и приблизил его к себе.
При Дагобере, сыне Лотаря, Элоа, продолжая заниматься искусством, которому он был обязан своим возвышением, сделался королевским казнохранителем и посланником. Разбогатев, он, будучи еще человеком далеко не старым, раздал все свои богатства бедным и сделался монахом. Впоследствии он был епископом Нойонским. Вся его пастырская деятельность была истинным служением Христу. Церковь причислила Элоа к лику святых.
Вот теперь пусть объяснит кто может, почему народная песня сопоставляет такие две противоположности, как король Дагобер и св. Элоа, и подтрунивает над обоими. Что смешного или заслуживающего насмешки в личности, жизни и деятельности такого человека, как Элоа, достигшего высшего положения в государстве и церкви только благодаря своей честности, мудрости и христианской любви?
ВЕЧЕР ДЕСЯТЫЙ
Люлли. — Беранже. — Фавар. — Дюваль.
В 1624 году, в одной из самых оживленных улиц Флоренции столпилось однажды множество прохожих — послушать тринадцатилетнего мальчика, который очень искусно для своих лет играл на скрипке, а в промежутках забавлял слушателей веселыми прибаутками, что приводило их в восхищение.
Отвлекаясь от необыкновенного искусства, с которым мальчик владел смычком, и беглости в пальцах, в его наружности нельзя было найти ничего такого, что могло возбудить особенное любопытство.
Мальчик был мал ростом, худощав и довольно некрасив, но умное выражение лица заставляло забывать все недостатки. В числе прохожих, привлеченных разглагольствованиями маленького виртуоза, находился человек, наблюдавший за ним с особенным вниманием; когда толпа разошлась, он приблизился к нему.
— Дитя мое, — сказал он, — хочешь ехать со мной во Францию? Я представлю тебя там одной очень любезной и доброй особе, которая очень скучает; она поручила мне приискать ей смышленого и веселого ребенка.
— Очень охотно! — ответил маленький музыкант.
— Решено! Я беру тебя с собой. Особа, о которой я говорю, будет слишком прихотлива, если не одобрит моего выбора.
Эта дама была не кто иная, как герцогиня Монпансье, двоюродная сестра короля Людовика XIV; прохожий был герцог Гиз, из лотарингской фамилии, а маленький музыкант был Жан-Батист Люлли. Люлли был сын бедного мельника. Монах, любитель музыки, обратив внимание на способности ребенка, дал ему несколько уроков и выучил кое-как играть на гитаре. Вскоре после этого Люлли, уже сам научившись играть на скрипке, стал довольно, бегло играть народные песни и своею музыкою зарабатывать собственный кусок хлеба.
Привезенный в Париж Гизом, Люлли был представлен герцогине Монпансье; но знатная особа, забыв уже вероятно о данном ею Гизу поручении, удивилась, когда он привел к ней маленького флорентийца:
— Что за мысль пришла вам в голову привести с собой этого уродца? — сказала она Гизу.
Гиз без особенного протеста покорился приему, оказанному его избраннику; но ребенок был очень огорчен, тем более, что прием отнюдь не соответствовал обещаниям. Он приехал в качестве музыканта или шута, который рассчитывал блистать в салоне, а герцогиня отослала его в кухню поваренком…