Один из придворных, из желания подслужиться всесильному владыке, предложил приближенным воздавать Александру божеские почести. В собрании этом присутствовал мудрец, родственник Аристотеля, которого последний рекомендовал вместо себя в качестве наставника. Этот философ, по имени Калисфен, имел дерзость воспротивиться постыдному предложению. «Александр, сказал он, один из самых великих царей и завоевателей — это верно; но что он бог, — это неправда».
Александр, подслушивавший за занавесью, слышал слова Калисфена и возненавидел его. Спустя некоторое время был открыт заговор на жизнь его: тут-то он получил возможность отомстить философу по той простой случайности, что главный заговорщик пользовался дружбой Калисфена; философ был посажен в тюрьму и предан самой жестокой пытке для того, чтобы вынудить от него сознание в соучастии в заговоре.
Так как ни в чем не повинный философ, несмотря на мучения, оставался непоколебимым и не соглашался клеветать на себя, то ученик его, Лизимах, желая освободить от невыносимых страданий своего учителя, дал ему яду, который сократил его муки и освободил от ненасытного гнева деспота. Александр был до того взбешен этим поступком, что приказал бросить юношу на съедение голодному льву. Осужденного привели на арену, куда вслед затем был выпущен страшный зверь. Лизимах, увидя, что разъяренный лев уже хочет броситься на него, обернул руку плащом, бросился на льва, всунул руку в пасть его и вырвал язык; лев тотчас же околел.
Лизимах.
Говорят, что при виде этого необычайного мужества царь переменил гнев на милость, простил Лизимаха и удостоил его даже своей дружбой. Но тем не менее Калисфен погиб только оттого, что не захотел признать мнимого божества в тщеславном владыке.
Лизимах тоже достиг славы, но не за свой подвиг, а за то, что, будучи одним из первейших полководцев Александра, он, по смерти завоевателя, очутился в числе тех претендентов, которые с оружием в руках хотели овладеть престолом Македонии. Он даже царствовал в продолжение четырех лет, восседая на том самом троне, на котором некогда восседали Филипп и Александр.
В конце своего четырехлетнего царствования он вынужден был защищать трон от притязаний других претендентов и в битве с соперниками был убит, Он был так обезображен рассвирепевшими врагами, что его узнали только потому, что собака Лизимаха, которая всюду сопровождала его, не отходила от его трупа.
Рассказ о подвиге Лизимаха со львом, сообщенный историком Юстином, считается Квинтом Курцием баснею; Роллен того же мнения. Я охотно подчиняюсь этим двум авторитетам потому еще, что желал бы очистить память Александра от лишнего совершенного им преступления. Но во всяком случае я прошу вас не произносить еще окончательного суждения, прежде чем вы не выслушаете другую, также всем известную историю, которая, по мнению моему, совершенно правдива, так как она основана на бесспорных, доказанных фактах.
Дело происходило в начале прошлого столетия, в одной из деревень, расположенных в окрестностях Витри в Шампаньи. В этой деревне жил крестьянин, у которого был сын; с виду мальчику нельзя было дать более восьми лет, хотя на самом деле ему уже было одиннадцать. Его звали Жак Ферронье.
В деревне, уже самое слово «волк» наводит на детей и даже на взрослых ужас. Надо сказать, что в зимнее время, когда земля покрыта снегом, встреча с волками действительно опасна, так как они голодны и дерзко нападают на людей. Летом волк трус.
Жак, наслушавшись разных ужасов, ненавидел этих хищных зверей и охотно истребил бы их всех; он спросил однажды у отца: «Как лучше всего убивать волков?» Считая вопрос этот простым любопытством, отец отвечал ребенку шуткой, которую, вероятно, слышал у уличного паяца, увеселяющего народ. «Самый верный способ убить волка?.. Я тебе открою секрет, Жак. Так как волк нападает обыкновенно с открытою пастью, то нужно засунуть ему руку в глотку, как можно дальше, до самого хвоста, и, ухватив хвост, вывернуть волка наизнанку, как чулок».
— Однако, — возразил Жак, серьезно обдумывая эту странную процедуру, — у меня, может быть, руки не так длинны, чтобы достать до хвоста.
— В таком случае, — сказал отец, — я думаю, что, засунув посильнее кулак в волчью глотку, тебе удастся, может быть, задушить его.
— Благодарю! — сказал мальчик, задумчиво отходя в сторону; отец, улыбаясь, смотрел ему в след.
В том году (1709 г.) зима стояла чрезвычайно суровая; густой снег на целый фут покрывал землю; даже старожилы не помнили таких жестоких и продолжительных морозов; так что волки, не находившие на полях даже стеблей травы, днем врывались в дома.
Однажды утром отец и мать Жака, уйдя из дому, оставили его стеречь маленькую сестру, лежавшую в колыбели.
Но вот полуоткрытая дверь подается и на пороге ее, подобно Сказочному людоеду, почуявшему свежее мясо, показывается волк, который тут же бесцеремонно направляется к спящей девочке.
Свирепый голодный зверь не мог, конечно, рассчитывать, что Маленький Жак давно уже подготовлен к встрече С ним, так как вполне поверил данному отцом наставлению. Не медля ни минуты, Жак бросился на волка и, сжав кулак, засунул его в пасть зверя. Волк отбивался, но Жак, ухватившись за его язык, употребил все усилия, чтобы запихать ему кулак в самую глотку; он прижал его к стене и держал до тех пор, пока задыхающийся зверь не упал на пол. Волнение, чрезвычайные усилия, которые победитель должен был употребить в этой борьбе, истощили его энергию, — он тоже растянулся возле побежденного врага.
Отец и мать скоро возвратились; трудно выразить словами их ужас и изумление, когда они увидали волка и ребенка, лежавших друг подле друга.
Когда Жак пришел в себя, первыми словами его были: «А волк не съел мою маленькую сестру, нет?»
Быть может, я изменил поставленному условию, приводя эпизод из жизни Жака Ферронье. Будучи взрослым человеком, он не совершил ни одного подобного подвига и вообще ничего такого, что давало бы ему право на громкую известность. Правда, небольшая история о маленьком крестьянине, рисковавшем жизнью, чтобы спасти свою сестру, и один на один вышедшем против волка, всем известна; тем не менее ее никто не изучает, как пространную историю великого царя Александра, который совершенно напрасно пролил столько крови только для того, чтобы обессмертить свое имя.
ВЕЧЕР ТРЕТИЙ
Баярд. — Барра. — Д’Асса. — Друо. — Лаплас. — Д’Аламбер. — Вуатюр. — Карраш. — Сикст V. — Адриан IV. — Ге. — Амио. — Сорбон. — Фальконе. — Антуан Лебель.
Заметив, что Альфонс сегодня какой-то скучный, я подумал, что он сердится на меня за непочтительность, с которой я накануне говорил о его излюбленном герое — Александре Македонском.
— Вот и дурное расположение духа! — сказал я. — Оно мне кажется совсем неуместным. В обществе порядочных людей свобода мнений — основной принцип, потому что если ссориться из-за всякого несходства в образе мыслей, то…
— Ты дурного мнения обо мне, — перебил меня Альфонс, — я вовсе не сержусь на то, что ты откровенно высказал свое мнение о героях, ведущих войны с исключительною целью прославиться. Напротив, я со вчерашнего вечера стал раздумывать и пришел к заключению, что эти люди действительно достойны порицания. Меня вовсе не огорчают твои суждения; я боюсь только, что будучи равнодушен к доблестям воинов ты забудешь о том, что и я принадлежу к числу твоих слушателей.
Я протянул руку доброму мальчику, попросил у него извинения за мнение, которое я составил себе о его характере, и высказал, что, крайне сожалея об ужасной необходимости, которая вынуждает иногда людей убивать друг друга, я умею однако делать различие между злодеем, хладнокровно мечтающим об убийстве, и разумным существом, которое служит делу справедливости. Кроме того прошли уже, слава Богу, те времена, когда преклонялись пред грубой силой. Мы далеки от тех времен, когда юный Баярд, знаменитый рыцарь без страха и упрека, считал себя достаточно образованным, когда выучился подписывать разборчиво свое имя. Из огромного числа людей, прославившихся своею доблестью, можно указать не мало таких, которые отличались в то же время широким умственным развитием и занимали видное место на поприще мирной деятельности. Весьма нередко прекрасные свойства души соединяются с истинным героизмом.