«Ну, сейчас начнется», — решил Сергей и взял автомат на изготовку.
— Сергей со мной, остальным обойти обоз! — приказал Петр. — Сигнал атаки — взрыв гранаты.
Оставив братишку в засаде, Петр выехал навстречу идущим впереди обоза двум немецким автоматчикам. Они и не подозревали, что к ним подъезжает в форме немецкого офицера партизан.
Петр был уже близко, он что-то крикнул и бросил гранату. Раздался взрыв. Конь под Сергеем дал свечу и захрапел. Потом еще два взрыва — и лес наполнился шумом боя.
— Стреляй! Стреляй! — кричал Петр.
Сергей дал очередь из автомата, но конь под ним шарахнулся в сугроб и всадник, перевернувшись раза два в воздухе, шлепнулся головой в мягкий снег.
Лошадь, отбежав к дереву, остановилась. Сергей с трудом выкарабкался из сугроба и лежа открыл огонь. Рядом стрелял брат. Он прицеливался не торопясь, и после каждого выстрела радостно вскрикивал: «готов!»
В немецком обозе полная растерянность. Кони сгрудились. Фашисты мечутся от саней к саням, что-то кричат. Одни с поднятыми руками стоят на месте, другие в панике бегут к лесу, бросив оружие. Потом послышалось «ура». Это два Василия: Громов и Панков, обнажив клинки, врезались в голову обоза.
Сергей видел, как сверкали клинки, слышал крики людей, ржание лошадей… Все перемешалось и не поймешь, где свои, а где противник.
Гитлеровские обозники были уже почти разбиты, как вдруг на дороге появились немецкие бронемашины. Застучали пулеметы.
— Сережка! Быстрей к командиру!..
Петр уткнулся в снег лицом и приглушенным голосом сказал:
— Скажи, помощь нужна…
— Петя! — испугался Сергей. — Петя!
— Срочно, — захлебываясь кровью, проговорил брат.
Оттого, что очень торопился, Сергей с трудом забрался в седло и понесся вскачь. А сзади все гудел и ухал лес.
Вот, наконец, и главные силы отряда.
— Что там у вас случилось? — спросил командир. — Почему такая пальба?
Еле выговаривая слова, Сережа доложил о бое на перекрестке дороги, и командир тут же выслал подкрепление.
Пулеметчики вскочили в сани и на полном галопе — туда, где товарищи ведут неравный бой, истекая кровью.
Хотел и Сергей возвратиться к брату, но хватился, а коня нет. Кто-то ускакал на нем, когда Сережа докладывал командиру о бое. Сергей чуть не заплакал с досады, выбежал на просеку, но его помощь была уже не нужна. Вдали показались два всадника на одном коне. Дуся везла на Сережиной лошади раненого Петра. Он сидел впереди в разорванной немецкой куртке и его побледневшие губы что-то шептали, руки беспомощно висели….
— Больно, Петя? — подбежал Сережа. — Больно, а?
— А, Сержик… — Петр пошатнулся и стал сползать с коня.
Сергей поддержал его.
— Ребята, помогите ему, а я туда… — сказала Дуся. — Пить дай ему.
Отнесли Петра под лапчатую высокую ель, положили на сломанные ветки, укрыли тулупом. Он дышал часто, глотая открытым ртом морозный воздух. Потом, не открывая глаз, еле слышно спросил:
— Жив он? Нет, напрасно, Вася… Куда бросился…
Вскоре на дороге показались розвальни, а рядом с ними Дуся и дядя Гриша-великан. Привезли убитого «Василису». Он лежал на соломе вверх лицом. Руки скрещены на широкой груди, увешанной пулеметными лентами, губы стиснуты, лицо строгое.
Рядом с ним без кубанки лежал раненый Василий Громов. Ветер трепал его русые кудри. Он крутил головой и то и дело произносил лишь два слова: «Дуся, жарко…».
Дуся, прижав белую кубанку Василия к губам, не отходила от саней и плакала.
Сережа смотрел то на мертвого Панкова, то на раненого Громова, которого хорошо знал до войны, и тяжелая смертельная тоска давила грудь.
— Сергей, — тихо сказал дядя Гриша, — Петр зовет.
Возле брата стоял на коленях комиссар отряда. У ног горел маленький костер. В руках комиссара спички и пучок соломы.
— Все, — тихо сказал Демьяныч и снял шапку.
— Петя! Петька! Не хочу! — закричал Сергей. — Как же мама? Петя?!
Мальчишку трясло, нечем было дышать, слезы застилали глаза. Он смотрел на брата и не мог поверить, что его нет, что он уже никогда не встанет, не заговорит… Мальчишке казалось это невозможным, невероятным, необъяснимым.
— Товарищ комиссар, — послышался голос дяди Гриши, — Василий Громов тоже скончался.
Сережа вдруг бросился бежать. Он бежал, не зная куда, сквозь кусты, меж высоких деревьев, бежал от ужасов смерти, от неутешного горя, от своего бессилия и отчаяния.