Я сунул его в карман джинсов.
— Может быть, когда-нибудь у вас будут ключи, чтобы повесить на них, — сказала мама.
Я ухватил последний кусочек сливы с тарелки Эшли и проглотил его прежде, чем она попыталась выхватить его обратно.
— И это все подарки? — спросил я, думая о большой стопке праздничных упаковок в чулане у меня дома.
— Рождество — это время отдавать, — сказала мама, грустно улыбаясь мне. — Мы всегда учили тебя этому, Скруджман.
— Но вы же не отдаёте нам ничего больше? — сказал я.
— Мы отдали кое-что из твоих вещей, и кое-какие твои старые игрушки и книжки, — сказала Эшли. — Мы отдали их тем…
— Вы что?! — вскричал я.
— …тем, кому повезло меньше, чем нам, — закончила она.
Я уставился на неё. Моя челюсть отвисла. И это — тот урок о Рождестве, который я должен усвоить? Раздавать мои вещи? Они, должно быть, шутили.
У нас на обед только что были сливы. И мы получили в подарок пластиковые брелоки! И они говорят о людях, которым повезло ещё меньше? Они разыгрывают меня?
— Вы готовы для рождественского десерта? — спросила мама. Она исчезла на кухне. Вернулась она через несколько секунд, неся тарелку с зелёным виноградом.
— Обожаю его! — воскликнула Эшли, хлопая в ладоши.
Во чудила.
Мама уронила по четыре виноградины на каждую тарелку.
— Наслаждайтесь, — сказала она.
Папа подхватил нож и разрезал каждую виноградинку на две половины. Затем он съел их — медленно, одну за другой, долго пережёвывая.
— Ну а теперь давайте исполним нашу ежегодную рождественскую традицию, — сказал он. — Давайте встанем вокруг стола и скажем, как мы благодарны за всё.
Прошу прощения? Я должен быть благодарен за сливу и четыре виноградины?
Папа начал говорить о том, за что он благодарен. Что-то там о его спине, с которой стало получше. Я не слушал его. Я глядел на что-то, висящее на стене кухни. Сощурившись, я увидел календарь, прилепленный к стенке шкафа.
И когда я разглядел год, мне пришлось сдерживаться, чтобы не закричать. Не трясти кулаками в воздухе, не вскакивать на стол и не исполнять праздничный танец.
Тот год, что нужно. Призрак не солгал. Я и правда был в настоящем.
Я вернулся в нужный год. Тот, в котором жил.
И, когда моя новая мама мямлила что-то о том, чему она так рада, я ясно понял, чему рад я. Я рад тому, что смогу сбежать из этого дома и пойти к себе.
Никаких проблем.
Я просто дождусь, пока они уснут — и убегу из этой гнусной развалюхи. Я найду кого-нибудь, кто одолжит мне телефон. Я позвоню своей настоящей маме, и она придёт, чтобы забрать меня.
Что может быть проще?
И не успею я глазом моргнуть, как окажусь дома, с мамой и Чарли, как раз вовремя, чтобы отпраздновать мой день рождения и Рождество, и наесться до отвала, и насладиться моими подарками (а также подарками Чарли).
Эшли пихнула меня под рёбра, прерывая сладкие грёзы.
— Давай, Скруджман. Мы ждём тебя.
Я оглядел стоящих вокруг стола.
— Чего?
— Мы ждём, — сказала она. — За что ты благодарен?
— Ну… — я задумался.
Какой ответ был бы верным?
— Я просто благодарен за то, что имею возможность наслаждаться рождественским ужином со своей чудесной семьёй, — сказал я.
На их лицах расцвели улыбки. Очко в пользу Рика Скруджмана.
— Скруджман прав, — сказала Эшли. — Люди должны заботиться друг о другие. Будь они богаты или бедны, как наша семья. Люди должны любить друг друга и держаться вместе.
— Да. Держаться вместе, — сказал я. — Я именно об этом, Эшли. Разумеется. В этом весь я, ты же знаешь. Держаться вместе — то, о чём я постоянно думаю.
Конечно же, думал я только об одном — о побеге.
Я был бы благодарен за возможность убраться с этой помойки и был бы благодарен за то, чтобы никогда больше не иметь на ужин сливу и несколько виноградин. Пока, и удачи.
Эшли помогла родителям прибрать стол. Убирать требовалось не слишком-то много. В смысле, на столе не было никакой еды.
Я встал и потянулся, задаваясь вопросом, во сколько мои новые мама и папа ложатся спать. Я планировал сбежать из этого места сразу же, как только они заснут.
— Пошли, Скруджман. Давай. Пока не стемнело, — Эшли дёрнула меня за руку. — Бери своё пальто.
— А? Куда мы идём? — спросил я.
Она потянула мою руку.
— Не веди себя как дурак. Ты знаешь, куда мы идём. Лепить рождественского снеговика, — схватив рваную серую толстовку, она потащила меня к двери.
Лепка снеговиков — ещё одна семейная традиция, о которой мне не было известно, решил я. Напялив куртку, найденную в прихожей, я последовал за Эшли на улицу.