Такого не случалось лет пять, а то и больше. Гигантский мегаполис, свыше десяти миллионов населения, жил в особом ритме. Как и всюду, здесь неумолимо действовали законы статистики, давно определившие среднее число убийств, приходящееся на год, месяц, сутки, часы.
Разумеется, имели место колебания в ту или другую сторону, но и их учли и классифицировали должным образом дотошные социологи. Эрвуд по собственным наблюдениям убедился, что хитрая эта наука не врет. Город все пополнялся нищими эмигрантами со всего света, в том числе нелегальными. Число убийств неуклонно росло. И вот — на тебе.
Эрвуд обернулся к напарнику.
— Терри, взгляни, что делается!
— Что такое? — встревоженно откликнулся тот.
— Не поверишь. Ни одного убийства за наше дежурство.
Офицер Анслей, он же Терри, присмотрелся к экрану.
— Да-а, — протянул он, — ни одной мокрухи за ночь. Похоже, городская шантрапа этой ночью дружно порешила стать пай-мальчиками.
— Не к добру это, — вздохнул Эрвуд. — Помяни мое слово, завтра они выдадут сразу месячную норму.
О том, что графа «убийства» так и не заполнилась, Эрвуд узнал, явившись на дежурство в Управление через сутки. Первое, что он услышал, войдя в кабинет, который занимал вместе с Терри и Питером Бентоном, было:
— Барт, у нас перестали убивать!
— Что, совсем? — спросил Эрвуд, усаживаясь за стол.
— За двое суток ни одного убийства, — объявил Терри.
— Ну, — задумчиво протянул Эрвуд, — вообще-то, хорошо, что не убивают, так ведь?
— Хорошо-то, хорошо, но почему? — неуверенно откликнулся Питер. — Что это на них вдруг нашло? В Управлении только об этом и говорят…
Барт принялся листать распечатку со сведениями за последние несколько суток. Так: одиннадцатого — четыре убийства, двенадцатого — три, тринадцатого — опять четыре, четырнадцатого — двенадцать. Барт вспомнил: сцепились две уличные банды и устроили побоище со стрельбой. Пятнадцатого — шесть убийств, шестнадцатого, позавчера, — ноль, как отрезало, семнадцатого — опять прочерк.
В остальном все было по-прежнему: в городе крали, мошенничали, торговали наркотиками. Барт и так и этак прикидывал, что бы это могло значить, но был вынужден сдаться и принять самое простое объяснение — случайность.
— Ладно, поглядим, что будет дальше, — пробурчал он, решив не ломать мозги. — В конце концов, с нас спрашивают, когда убийства совершаются, а не наоборот.
Занятый текучкой, он на целый день выбросил аномалию из головы. Дел было много. Уже семь лет Барт, получивший, вследствие ранения, ограничение по службе, числился кабинетной крысой. Работенка не пыльная, хотя по-своему нервная и кляузная, но он привык. Перед уходом Барт заглянул на центральный пульт и узнал, что с убийствами все по-прежнему. Но сейчас было не до того. Он еще раз пересчитал наличность в бумажнике и вздохнул — денег не прибавилось.
— Пит, — обратился он к коллеге Бентону, — полсотни до понедельника найдется?
— Опять? Эх, Барт, доведет тебя твоя страсть…
— Не надо! Ты же знаешь — я никогда не теряю головы. Просто мне немного не везло в последнее время.
— Да, знаю! И чем это заканчивается, знаю. — Бентон, в свою очередь, вздохнул и полез в карман за бумажником. — Держи. Ох, смотри, дойдет до начальства…
Барт взял деньги, торопливо пробормотал слова благодарности и поспешил к выходу: до начала скачек оставалось менее двадцати минут.
У старшего офицера могли быть крупные неприятности, узнай шеф, чем он частенько занимается во внеслужебное время. Игра на тотализаторе относилась к разряду негласных запретов для полицейских. Дома знали о тайной страсти Барта, но относились к ней снисходительно: не пьет, не гуляет, умеет вовремя остановиться… А начальству вовсе не обязательно докладывать, куда направляешься после службы.
Таким образом, в доме Барта Эрвуда царили покой и порядок. Однако нарушилось его личное спокойствие. На четвертые сутки отсутствие убийств, даже бытовых, привлекло всеобщее внимание. Пронюхавшие об этом газетчики раструбили новость по всему миру и принялись пережевывать ее на разные лады. Полицейское начальство, само сбитое с толку, нашло, тем не менее, простой выход, отвечая, что налицо результат четкой работы правоохранительных органов. Барт же воспринял происходящее как вызов, брошенный ему лично. Он вообще был из породы тех, кому до всего есть дело. Но разгадка не давалась. Она, похоже, относилась к разряду феноменов, объяснение которых сводится к известной формуле: «Этого не может быть, потому что не может быть никогда».