Веннер (с коротким смешком). Как вы любите кухонные сплетни!
Старшая сестра (бросает на него уничтожающий, гневный взгляд, но усилием воли овладевает собой). Я не желаю с вами спорить, доктор Веннер. (Выходит в дверь налево.)
Веннер. Славу богу!
Друэтт. Как это неумно, Веннер!
Веннер (берет газету и садится в кресло). Что?
Торогуд. И чертовски невежливо, если хотите знать мое мнение.
Веннер. А я его и знать не желаю!
Торогуд. В самом деле, чертовски невежливо напоминать мисс Лиминг, что она начала свою карьеру судомойкой в Блэктоне.
Веннер. Блэктон всего в двадцати милях отсюда. Вряд ли мисс Лиминг может рассчитывать, что этот факт останется неизвестным. Она им должна гордиться.
Друэтт. Все равно она никогда не простит вам, что вы ей об этом напомнили.
Веннер (мрачно). К черту ее прощение! Я голоден. А она теперь нарочно оставит нас без чая.
Друэтт (встает, подходит к лампе, включает свет). Наоборот, мы получим чай, как только приедет новый врач. У нашей сестры есть слабость — производить хорошее впечатление на новых людей. (Подходит к кушетке, садится.)
Веннер (пересаживается в кресло справа). Когда приезжает эта проклятая баба?
Друэтт. Должна прибыть с трехчасовым поездом.
Торогуд. Шеф поехал за ней на машине.
Веннер. Очаровательно! Перспектива иметь здесь женщину-врача — это совершенная…
Друэтт (цинично). Идиллия?
Веннер. Тошнотворная.
Торогуд. Ведь она у нас будет только временно, пока не вернется Серджент. Впрочем, не вижу никаких причин, почему бы здесь не работать женщине.
Друэтт (рассеянно). Вероятно, она шотландка.
Веннер. Стало быть, сухопарая и рыжая. (Подражает шотландскому акценту.) «Лечите ли вы пневмонию, доктор?» Этот тип мне знаком.
Друэтт (сухо). Да, это не ваш тип.
Торогуд (закупоривает склянку, теперь наполненную микстурой молочного цвета). Хорошо сделано!
Веннер. Под стать такому ученому, как вы!
Торогуд. Я не считаю для себя унизительным готовить лекарства… А куда девались три литра эфира, которые мы получили на днях от Глистера?
Веннер. Значит, мое преступление обнаружено?
Торогуд. Я так и думал, что вы взяли их для своих проклятых опытов! Как вы действуете на нервы!
Веннер (смеясь). Действую эфиром!
Торогуд выходит в дверь в глубине сцены.
Друэтт (как бы между прочим). Как себя чувствует сегодня Фостер?
Веннер. Физически без перемен — вы ведь знаете, что сердце у него никуда не годится. Зато психически — реакция на повышенную дозу изумительная! Это подтверждается проверкой эозинофилии[1]. (Машинально привстает, лицо его оживляется, воодушевленное овладевшей им мыслью.) Ведь это факт, Друэтт! Изменяя пропорцию двунатриевого фосфата, начав с одной сотой на десять процентов стерильного раствора, я удваиваю крепость и чистоту своего препарата — бетразола.
Друэтт. Меня это ни на грош не интересует. (Равнодушно.) Вы действительно думаете, что сможете вылечить Фостера?
Веннер (убежденно). Клянусь, Друэтт, смогу! Но дело не только в этом единичном случае. Если мои расчеты правильны, если я действительно на верном пути… (В волнении вскакивает, вытаскивает из кармана ключ и собирается открыть дверь в лабораторию.) Подождите, сейчас я вам покажу!
Возвращается Торогуд.
Торогуд. (вытирая руки полотенцем). Приехали!
Веннер останавливается у двери, кладет ключ обратно в карман. Торогуд поправляет галстук, наскоро приглаживает карманным гребешком волосы. В среднюю дверь входит доктор Брэгг. Ему около пятидесяти лет. Одет так, как одеваются преуспевающие врачи: визитка, полосатые брюки, стоячий накрахмаленный воротничок и далеко выдвинутые белые манжеты. Держится напыщенно, с сознанием собственного достоинства. За ним доктор Мэри Мэррей — полная противоположность тому, чего все ждали. Ей только двадцать два года, и она необычайно хороша собой. У нее прелестное, нежное и умное лицо. Одета в скромный синий костюм.