Помнится, раздумья над ответом неожиданному утреннему собеседнику заняли совсем немного времени. Ведь требовался безвременно умерший ребенок из семьи с достаточно высоким положением в обществе, причем это событие должно укладываться в обозначенные временные рамки. Навскидку я смог припомнить всего двоих, да и то первый почти сразу отсеялся. Это был сын императора Александра Второго, Николай, умерший молодым в Ницце. Так ведь молодым же, а не младенцем! То есть он уже владел несколькими иностранными языками, имел вполне сформировавшийся почерк, массу знакомых, знающих его очень неплохо, – и даже невесту, в конце-то концов! А я в упор не представляю себе правил дореформенной орфографии, и единственный выход – симулировать полную амнезию. Нет, это не подходит, но я вовремя вспомнил, что был и еще один кандидат в реципиенты, подходящий по всем статьям. Да заодно еще и тезка, так что не придется привыкать к новому имени. Фамилия, правда, другая и до моей по звучности немного не дотягивает, но ничего, и такая сойдет. Вот, значит, этого мальца и назвал, а теперь, как выяснилось, мне тут предстоит жить.
Тем временем в комнате, где я лежал, стало довольно многолюдно. И заметно светлее – вошедшие, похоже, принесли еще несколько ламп. Или свечей, я не видел. Меня наконец-то распутали из тряпок, и сильно пахнущий каким-то одеколоном мужчина начал меня мять, переворачивать и прослушивать при помощи маленькой трубочки с раструбом – кажется, это был стетоскоп. Наконец он отлип от меня, выпрямился и довольно растерянно заявил:
– Ваше высочество, это просто какое-то чудо. Разумеется, до полного выздоровления пациенту еще далеко, этот процесс может затянуться на месяц или более, но кризис совершенно явно миновал.
– Чудо, говоришь? – уточнил чей-то внушительный бас. – А почему бы и нет, во здравие ведь молились очень усердно. И не только мы, грешные, но и святой жизни люди. Доктор, делайте все необходимое для скорейшего выздоровления маленького Саши. Господа, пойдем – мы, кажется, здесь мешаем.
Потом этот человек сказал еще что-то, но уже, насколько я смог понять, по-французски. Ему на том же языке ответила женщина, причем явно не та, что недавно тут орала. Кажется, это были мои родители. Впрочем, почти все довольно быстро ушли, оставив в комнате врача и тетку, которую я решил считать нянькой. А мне просто неудержимо захотелось спать. Последняя мысль была – если я вдруг проснусь на той скамейке посреди Нахимовского проспекта, вот это будет облом! Прямо хоть сразу идти топиться, так ведь ближайший пруд довольно далеко, аж за Черемушкинским рынком.
Однако проснулся я в том же теле, в коем засыпал, и в той же комнате. Уже светало. Я попытался повернуться, и мне это довольно быстро удалось – тело слушалось заметно лучше, чем сразу после переноса. Теперь я смог рассмотреть не только стену, рядом с которой находилась моя кровать, но и большую часть комнаты. Так, доктор, похоже, умаялся и дремлет в кресле. Няньки, или кто там эта голосистая, вообще не видно. Что ж, пока обстановка спокойная, можно немного поразмышлять на тему, как жить дальше.
Что не вызывало у меня ни малейшего сомнения – так это то, что Сашенька Романов должен расти совершенно обычным ребенком. Упаси господь, никакого вундеркиндства! Жалко, что в десять месяцев дети еще не говорят, поэтому и пытаться не надо, по крайней мере на людях. А когда они, кстати, начинают? Помнится, мой сын начал болтать года в три, и жена беспокоилась, якобы это поздно. Как же давно это было – сорок пять лет тому назад! Однако смотреть следует в нынешнее будущее, а не предыдущее прошлое. Насколько я помню, книжка Чуковского про перлы детей называется «От двух до пяти», из чего можно сделать вывод, что человек начинает разговаривать в два года. Значит, решено – до второго дня рождения никому ни слова, а вот после него можно будет потихоньку начинать, но без фанатизма. Например, слово «эксгибиционизм» в моих устах может вызвать ненужные вопросы у окружающих. Да и более простые, но менее цензурные слова тоже, так что придется внимательно следить за базаром. Это, пожалуй, будет не так уж трудно – ведь я уже не в двадцать первом веке, где большинство действий власти можно комментировать только упомянутым выше способом.
Далее, чем будет интересоваться второй сын наследника престола, когда хоть немного подрастет? Скорее всего, математикой, физикой, химией и инженерным делом, хоть это и сильно удивит родных и близких. Но идти по накатанной стезе, то есть готовиться к армейской службе, мне совершенно не хотелось. Ведь служить-то придется в гвардии, а она, насколько я уяснил из всяких исторических и псевдоисторических книжек, твердо стояла на четырех китах – картах, разврате, безудержном пьянстве и строевой подготовке. И если с первым я при каких-то условиях еще мог бы смириться, то со вторым, третьим и особенно четвертым – никогда. Пусть всем этим старший брат Николай занимается, а я не наследник престола, можно и увильнуть от гвардейской карьеры. Значит, придется увлечься техникой и даже изобрести что-нибудь этакое, сравнительно безобидное. Вроде велосипеда. Ведь не все великие князья шли по военной линии! Кто-то, как мне помнится, был неплохим поэтом, а какой-то другой ухитрился сделать имя в археологии. И в архитектуре кто-то из Романовых вроде успел засветиться, так что пусть для разнообразия среди них появится еще и один инженер.