Найти новую основу, чтобы собрать, сплавить, совместить рассыпанные новеллы в единое целое пытались многие. Б. Брехт делал это путём «монтажа аттракционов». Е. Евтушенко путём публицистичности (объединения тем, обсуждаемых в прессе). А. Солженицын - на основе документа (хроник). Р. Олдингтон - на основе музыкального ряда. Д. Пелевин применял алгоритм компьютерной игры, А. Вознесенский - видеомы и т.д. Роман фреска В. Панкратова - опыт использования в литературе канонов живописного произведения, опыт трудный, сложный для чтения, но интересный.
Эффектнее, чем в литературе, совмещение новелл реализовал кинематограф (в «Русском ковчеге», например, герой А. Сокурова ходит анфиладами Эрмитажа, общаясь с представителями разных эпох). Но это совмещение последовательное, линейное (в очередь друг за другом). Такую последовательность попытался революционизировать (взорвать) К. Тарантино - его фильм «Криминальное чтиво» начинается с середины, но отказаться от линейности изложения этот приём американцу не позволил.
Совмещение нелинейного (высочайшего) уровня продемонстрировал А. Тарковский в фильме «Зеркало». Если героинь М. Тереховой (Мать, Наталью) можно различать по интерьерам и одежде, то в ключевых эпизодах фильма Игнат разговаривает с женщиной или своим голосом, или голосом своего отца, которого в этих случаях озвучивает И. Смоктуновский (поскольку в фильме «Зеркало» И. Смоктуновский читает также текст от автора, следует признать, что в примере с Игнатом уровень совмещения у А. Тарковского ещё выше - автор, Игнат, отец Игната {3х1}, прим. авт.).
По-иному различить героев, которые фатально совершают одни и те же ошибки, невозможно.
А. Балабанов откровенно позаимствовал эту идею в сценарии «Мой брат умер». С возрастом выживший при родах четырёхглазый близнец стал изъясняться голосом своего погибшего брата. «Ваня жил в голове Пети. Его глаза видели».
В. Панкратов воспользовался кинематографическим опытом как К. Тарантино (роман начинается с середины), так и А. Тарковского (поэтический и прозаический тексты сведены до уровня смешения).
Кинематографическое совмещение (хотя и в меньшей степени, чем литературное), всё же растянуто во временном континууме, т.е. линейно, что само по себе отсрочивает момент постижения замысла. Эффект мгновенного восприятия многоуровневых смыслов может дать (и даёт) живопись. В этом плане живописное полотно действительно напоминает квант с его более чем многомерной сущностью. Такое «квантовое» свойство живописи в «Мистерии XX века» продемонстрировал И. Глазунов. Именно его художественный метод В. Панкратов использовал в своём литературном произведении.
Авторские иллюстрации - отдельная тема. Очевидно, что по уровню задуманного они в значительной степени превышают уровень исполненного. Рисунок не самое сильное место в работах В. Панкратова, однако, его «Родина - мать» в предельно упрощённом графическом образе (см. XVI дефиле, прим. авт.) субтильной особы женского пола, которая в полной безнадёге с уже опустившимися руками продолжает заслонять собой от неведомой нам опасности большую детскую коляску, впечатляет.
Эффект восприятия рисунка усилен его внутренней связкой с тончайшим поэтическим образом (см. 133. Формат, прим. авт.) Кировоградской матери, до последнего продолжающей держать припасённую свечку не зажжённой, так как старушка не знает, ставить её во здравие или за упокой пропавшего без вести сына, но верит.
Надо сказать, что роман выстроен на таких клейких связках (внешних и внутренних). Их переплетение и создаёт его канву. Любой мало-мальски значимый символ воссоздан в двух-трёх, а то и большем количестве ипостасей. Персонажи кочуют во времени по странно структурированному, но единому и абсолютно узнаваемому нами пространству, из закольцованных силовых линий которого они, как из паутины, пытаются выбраться.
Но это не «День сурка» («Groundhog Day» - рассказ Д. Рубина, по которому в 1993 г. снят одноимённый фильм, прим. авт.), поскольку каждая диспозиция воспроизводится хотя и в похожей, но всё же не в идентичной, а в иной, якобы новой ситуации.
Нарастающая череда таких ситуаций (эрзац эпизодов) порождает надежду на встречу с некой итоговой кульминацией - венчающим всё повествование экзистенциальным контрапунктом, но надежда сия не оправдана. В этом смысле ожидания читателей тщетны - в романе решительно ничего не случается. Его герои мутируют незаметно для себя и незаметно для нас (сам по себе процесс достаточно невнятен).