— Вы приехали прямо из Финстермюнца?
Иенач почтительно стоял перед откинувшимся на спинку кресла герцогом и пристально вглядывался в его благородные черты, которые изменились не только от тяжелой болезни… Полковника испугала печать затаенной скорби, которая проступала особенно явственно, когда герцог опускал свои светлые, лучистые глаза.
Иеначу не терпелось узнать, скреплен ли в Сен-Жермене королевской подписью тот договор, на который сам он здесь, в Граубюндене, положил столько трудов. Но, глядя в это изможденное лицо, он, никогда ни перед чем не отступавший, не отважился задать роковой вопрос. И ограничился тем, что, отвечая герцогу, подробно рассказал, как были установлены на время перемирия границы между Тиролем и Нижним Энгадином.
— Австрияки — народ неповоротливый и дотошный: мне пришлось задержаться и даже побывать в Инсбруке, — говорил он. — Будь я здесь, никогда бы мои строптивые товарищи не посмели без вашего дозволения покинуть доверенные им посты и вместо приветствия, на первых же порах встретить вас в Тузисе возмутительным ослушанием. Мне едва удалось оградить вас от самых непозволительных выпадов, — нерешительно добавил он, — не видя другого средства, я вынужден был поручиться всем своим достоянием в том, что товарищи мои получат долг, оставшийся за французским правительством. Надеюсь, вы не поставите мне в укор мою безграничную преданность, — вкрадчиво заключил он.
Содрогнувшись всем телом, герцог глубже откинулся в кресле, и страдальческая складка резче обозначилась на его лице. Его ужаснула мысль о том, какую грозную власть приобретает над ним человек, оказавший ему такую неслыханную и непрошеную услугу. Однако он сдержался.
— Благодарю вас, мой друг, — сказал он только. — Вы не потерпите ущерба, доколе сам я чем-то владею. Я послал Ланье вперед, чтобы он удовлетворил офицеров некоторой толикой денег, боюсь, что он взял с ними неверный тон.
— Он жестоко оскорбил их. В этом я должен согласиться с ними и просить вашу светлость о его отозваний. За его грубые окрики и за насмешки, задевающие лично нас, я на него не в обиде; но мне из верного источника известно, что он оспаривает за моим отечеством, как за малой страной, самое право на существование. Здесь, на собственной нашей земле, он осмеливается презрительно заявлять, что мы лишь ничтожный привесок Франции, — вот от этого у каждого граубюнденца душа переворачивается, и мы не потерпим, чтобы такой человек впредь ел наш хлеб и пил наше вино! Сделайте милость, добейтесь его отставки, — попросил он, смягчая тон.
— Я тоже решительно желаю отставки Ланье, и кардинал, конечно, уважит мою просьбу. На этот счет можете быть покойны. А теперь займемся более важными делами. — Герцог умышленно перевел разговор, ему сейчас несносны были эта бурная вспышка патриотизма и протест граубюнденца. — Вы побывали в Инсбруке и, верно, узнали, каково отношение к нам при эрцгерцогском дворе. Не слышно, чтобы австрияки собирались вновь напасть на нас в Вальтеллине?
— Лавры вашей светлости еще слишком свежи. Противник не отважится посягнуть на них, пока жезл полководца у вас в руках. Однако позвольте мне высказать все утайки! — Граубюнденец глубоко вздохнул. — Не успела разнестись ложная весть о вашей кончине, как закопошилась всякая нечисть, вновь стали плести козни изгнанные нами из Граубюндена пособники испанцев. Им, проклятым могильщикам, не терпелось закопать в одну могилу два величайших сокровища граубюнденцев — вашу возлюбленную особу и нашу драгоценную свободу, которой вы служите порукой. А в Инсбруке, — выждав отклика на свои слова, с нескрываемым волнением продолжал он, — там и теперь, когда господь, нам на радость, вернул вас к жизни, по-прежнему не верят в Кьявеннский договор. Иначе как бы они осмелились предлагать мне от имени Испании независимость Граубюндена и восстановление его в исконных границах ценой разрыва с Францией! Они даже пытались презренным золотом отторгнуть меня от вас!.. Ваша светлость, заклинаю вас, положите конец подлым проискам — для этого вам надо лишь обнародовать договор, согласованный между нами и подписанный вашим королем. Иначе Граубюнден усомнится в благих намерениях Франции, испанские посулы смутят умы, и мы снова кинемся в кровавую бойню междоусобицы, из которой вам удалось нас вызволить.
Герцог ничего не ответил. Он стремительно встал, подошел к окну и погрузился в созерцание горного ландшафта, на который понизу уже легла тень, и только расположенные высоко селения еще сверкали на солнце.