— Вы хорошо сделали, ваша светлость, выбрав своим местожительством славный город Кур, — на прощание сказал полковник. — Вас там глубоко чтут, и доколе жители Кура видят ваш благородный лик, доколе вы представляете в Граубюндене особу короля, страна не перестанет уповать на Францию.
Герцог посмотрел вслед уходящему без недоверия, но с печальным сознанием, что сам он выражал твердую надежду, которой не было в его усталом сердце, а граубюнденец сдержал и утаил от него все смятение своей пламенной души.
Некоторое время смотрел он на темнеющий Хейнценберг, и из его стесненной тоскою груди вырвался жалобный стон:
— Господи, зачем не дал ты слуге своему почить с миром!
Глава пятая
Иенач выбежал вон. В его груди кружил вихрь противоречивых чувств, которые он с неимоверным трудом сдерживал при герцоге. Ему страшно было с кем бы то ни было встретиться и говорить, пока не стихнет эта внутренняя борьба. Оставив внизу праздничную городскую толчею, он торопливо поднялся на погруженные в сумрак горные луга и дал волю своим гневным мыслям, точно табуну закусивших удила коней. Но его рассудительный ум не отпустил узды, направляя разбушевавшиеся душевные силы на новые головоломные, однако же строго прослеженные тропы.
В его жизни была одна лишь цель — она поглощала его дни и тревожила его ночи, за нее, за эту цель, он боролся всеми силами души и тела, во имя нее сбивался на кровавые колеи и пытался приблизиться к ней путем справедливости и чести, долгие годы смиряя свою волю, служа покорным орудием благородной и, как ему представлялось, всемогущей в своей сфере личности, — еще сегодня казалось, до нее, до этой цели рукой подать, и вот она ускользнула от него — нет, сгинула на его глазах. Ибо одно он сознавал с ужасающей ясностью: его родине не бывать свободной, бесчестному человеку, безраздельно властвующему над слабовольным королем и по своему произволу направляющему внешнюю и внутреннюю политику Франции, — этому злому демону угодно держать Граубюнден под своим ярмом вплоть до всеобщего мира. А там удел его злосчастной родины предрешен: Ришелье свалит ее в одну кучу с другими краями, обреченными разделу и обмену, и когда при заключении мира начнется ярмарочный торг этими подневольными странами, она достанется тому, кто больше даст.
Вины герцога в этом не было. Он любил Граубюнден и хотел даровать ему свободу. Но у него недостало сил добиться своего против воли кардинала, тот обманул его доверие. Роган не решился бросить вызов сопернику, для которого вопросов совести не существовало; а пользоваться тем оружием, которое бьет без промаха и которым мастерски владел Ришелье, он считал для себя зазорным! Что, если подхватить оружие, за которое по-детски побоялся взяться герцог? И расставить ловушку самому охотнику?
Где искать человеческой справедливости, о которой радел Роган, и где ее прообраз, могущий служить примером и поощрением, — справедливость божеская? Та и другая — пустые бредни. Приманка для благочестивого глупца!.. В простодушии своем герцог полагал, что кардинал посчитается с обязательством, данным сильным слабому! В недомыслии своем он воображал, что Ришелье способен забыть и простить ему участие в междоусобной бойне на стороне гугенотов, что доблестными воинскими деяниями можно умилостивить всемогущего министра! Он был слеп, не понимая, что его подвиги, совершенные во славу Франции, лишь подстрекнули недоверие завистливого кардинала и решимость избавиться от соперника!
А в итоге чего достиг этот рыцарь христианства? Он очутился на краю пропасти, его песенка спета!.. И Иеначу он стал сейчас ненавистен именно потому, что он обманут и побежден. Но сам-то Иенач! Ведь и он был ослеплен восторженной любовью к этому образцу человеческого благородства! Он думал, что чистота помыслов, пленившая его, окажется ценностью и в расчетах кардинала… Да, конечно, Ришелье рассчитывал на эту ценность — как хитрый ловец рассчитывает на свою приманку, и сам Иенач, и не только он, с отчаянием подумал Георг, — отечество его пало жертвой чудовищного обмана.
Но, может быть, еще есть выход! Так прочь все колебания и преграды, прочь узы благодарности и обольщения любви, прочь себялюбивый страх запятнать свою чистоту. Долой все прошлое! Долой оковы привычных убеждений и предрассудков! Кто сказал, что благодарность обязывает к верности?
Обостренный сознанием опасности ум Иенача углубился теперь в хитросплетения французской политики. Высказанная Роганом тревога дала ему ключ к замыслам кардинала.